Дети Йеманжи

Он не ответил. Открыв глаза, Эва увидела, что Эшу по-прежнему сидит к ней спиной.

– Я не могу уйти, – как можно мягче сказала она. – Ведь проблема осталась.

– Я всё решу сам.

– Как?

Тишина.

– Почему так вышло? – решившись, спросила Эва. Она была уверена, что Эшу не ответит ей. Но он ответил.

– Потому что я был пьян. И Шанго тоже, но я – сильнее. Мы сидели в тот вечер вдвоём у матери. Она была злая на нас обоих. Из-за Оба. Мы даже и соваться к ней не пробовали, знали: ей нужно время. Мать всегда так: сначала молчит, потом кричит. Проорётся – и всё. Мы хотели наутро… А пока достали кашасы, выпили. Шанго быстро вырубился. Я – сначала тоже. Но потом… Потом взошла луна. И я проснулся. И поднялся наверх.

– Эшу, – очень осторожно спросила Эва. – Ты понимал, что делаешь?

– Я был пьян, – сдавленно повторил он. – Но я… я… я всегда этого хотел.

– Хотел… свою мать?!.

– Они нашли меня у церкви. – Голос Эшу делался всё тише, срывался в хриплый шёпот, и Эва поневоле придвигалась ближе, чтобы слышать каждое слово. – Они нашли меня двадцать лет назад у церкви Розарио-дос-Претос – Огун и Шанго. В ящике из-под орехов. Замотанным в юбку. И я ту юбку уже обоссал сверху донизу, и Шанго не хотел брать меня на руки. Тогда Огун выкинул эту тряпку, завернул меня в свою майку – и они унесли меня домой, к матери. И она сказала, что теперь у них будет ещё один брат. И всё. Она… она не делала никакой разницы. Между мной и ими. И лучше неё я никого не знал. Ни одной девки, ни одной шлюхи, – никого. В десять лет я уже знал, что никакая другая женщина… никогда… Никто не будет лучше неё.

– Эшу, но это же…

– Я знаю!!! – рявкнул он, вдруг развернувшись к ней всем телом, и Эва, потеряв равновесие, съехала со скользкого бока лодки на песок. – Я всё знаю! Не надо мне ничего говорить! Что ты мне скажешь такого, чего я не знаю?!

Эшу отвернулся. Эва осторожно поднялась на ноги. В горле стоял горький комок.

– Никогда… Слышишь – никогда! Ни разу в жизни я её не оскорбил! Ты мне веришь?

– Да…

– Но я был пьян. И поднялся к ней. И… И… И я не знаю, понимаешь ли ты, я не знаю, что со мной сделалось! Что я – раньше не напивался, что ли?! Да мы с Шанго… бр-р… Со мной что-то случилось. Я даже не помню, что говорил ей… Она сперва смеялась, потом – плакала! Кажется, уговаривала меня… Матерь божья, я не помню, ничего не помню! Я даже не помню, как порвал на ней платье! Но я не дошёл до конца… нет… Слава богу, пришёл Шанго и выкинул меня оттуда! И мы с ним свалились с лестницы… и подрались внизу… и Ошосси растащил нас, и… – Эшу не договорил. Опустил голову на скрещённые руки, застыл. Молчала и потрясённая Эва.

Луч солнца сделался кроваво-красным, а тени вытянулись до самой воды, когда Эшу заговорил снова.

– Утром я проснулся – и сразу вспомнил всё. И чуть не подох. Надо было, конечно, подняться к матери, но… но я не смог. Я не мог, понимаешь?! Я хотел, клянусь, но… было так страшно… и паскудно. Шанго спал, я его не мог даже растолкать: он всегда так… После пьянки ничем не добудишься! Я боялся остаться. И ушёл. И встретил Ошосси. И… и сказал, что…

– Ты сказал, что это сделал Шанго, – медленно закончила Эва. – И Ошосси тебе поверил. И остальные поверили тоже. И сам Шанго поверил, потому что… потому что пьяным всегда делал страшные вещи. И после ничего не мог вспомнить.

Молчание Эшу подтвердило её догадки.

– Но на что же ты рассчитывал? Ведь сама Жанаина знала, кто…

– Я ни на что не рассчитывал, – хрипло сказал Эшу. – Я просто хотел сдохнуть. И чтобы ничего этого не было. И чтобы меня тоже не было.

Снова тишина. Крики чаек, шелест набегающих волн. Солнце падало за город на холмах.

– Из-за этого ты не можешь войти в море?

– Да, – обречённо подтвердил Эшу. – Мать не пускает меня.

– И не можешь справиться с аджогунами?

– Да. И я не понимаю: почему этого так долго никто не замечал? Даже Йанса… А она очень умная баба. Может, и сообразила бы, если б не эти выкрутасы Ошосси и Марэ. Тоже вот вовремя умудрились, ублюдки…

– Но почему же ты не спишь по ночам?

Эшу вдруг повернулся к ней. Это было лицо смертельно, безнадёжно уставшего человека. Серые, потрескавшиеся губы. Опущенные, дрожащие веки, белые, высохшие полоски от слёз на щеках.

– Спать? Сама бы попробовала…

– Попробовала – что?

Вместо ответа Эшу встал и дёрнул Эву за руку.

Сумерки наступили внезапно, словно щелчком выключив солнце. Пляж потемнел. На нём по-прежнему не было ни одного человека. Довольно долгое время они молча шли по влажной полосе песка, и Эва даже испугалась, когда Эшу вдруг резко свернул от воды в сторону каменной гряды, которую уже заливал лунный свет. И сама луна висела над океаном: ущербная, рыжая, насмешливо кривящаяся. По воде бежала сияющая полоса, и Эве казалось, что вот-вот Йеманжа появится на ней, – в платье из морской пены, украшенном раковинами и водорослями, с распущенными волосами, по которым струится вода… Но лунная дорожка была пустой.