Дети кицунэ

Я не спешила прямо к реке. Остановившись в квартале неподалёку – кажется, там было достаточно тихо, чтобы можно было какое-то время переждать, – я нашла подходящее местечко под бледным фонарём и снова взялась за «Хякки-ягё». Несколько раз прислушивалась – из людей поблизости никто не бродил. Кое-какая безопасность.

«Преображённые, поднятые чарами бакэнэко, имеют крайне любопытную историю. Поначалу, ещё живя в лесу, кошки-оборотни использовали их в качестве игрушек – ловили, убивали, а потом преображали. Позже, пересекаясь с людьми и другими ёкаями, они поняли, что в их власти не только собственные жертвы, но и жертвы других нечистых существ. Особенность такого преображения заключается в том, что между преображённым и его убийцей как бы завязывается узел – и один существует за счёт другого. Из этого следует естественный вывод, что при гибели своего убийцы уже и сам преображённый перестаёт жить. Правило это работает только в одну сторону.

Что же касается особенностей поведения преображённого, то такое существо прекрасно помнит свою прошлую жизнь. Оно не чувствует голода – хотя, несомненно, всё-таки нуждаются в пище, пусть и не в таком объёме, – спит реже и меньше, при этом хорошо сохраняет присущий ему характер и привычки. Но нередки случаи, когда преображённый постепенно начинает перенимать черты своего убийцы. К примеру, жертвы болотных капп часто селятся в соответствующей местности и часами просиживают на илистом дне, а погибшие от рук призраков-юрэй становятся более эмоциональными и рассказывают, что видят во сне смерть своего убийцы. Из этого следует, что связь между убийцей и жертвой действительно довольно крепка»

Я задумалась. Неужели и сама стану какой-то необычной лисой? Нет, нет, я же не смогу, я такая же, как… Впрочем, всё равно. Скоро всё закончится. Я поднялась и молча побрела ближе к реке. Читать больше не хотелось. Только дождаться Кокоро. Скорей бы, скорей бы, скорее…

И вдруг – где-то неподалёку затрещала цикада. Я как будто проснулась и оглянулась по сторонам. Кокоро? Уже? Звук доносился из-за угла. Я осторожно подошла ближе и навострила уши – кажется, рядом с цикадой обосновался человек. Всё громче скрипели соломенные сандалии, кто-то дышал. В моём воображении нарисовался такой взрослый мужчина за сорок. Он медленно пробирался, шурша нашейным шнурком, позвякивал мечами.

Нехороший знак. Крайне нехороший знак.

Я осторожно оступилась и юркнула в ближайший переулок. Лучше переждать, чем попадаться на глаза. Цикада смолкла, я затаила дыхание. Где-то за спиной послышались шаги. Я прижалась спиной к стене и замерла, не решаясь даже пальцем шевельнуть. А шаги раздавались слишком близко. Сначала в одну сторону, потом в другую… Будто кто-то, держа в руках компас, старательно пытался уловить нужное направление.

Не дыши. Пожалуйста, только не дыши. Тихонько, осторожно, скрытно.

Я потянулась, чтобы закрыть рот рукой, и…

Бумажная обёртка в рукаве хрустнула так громко, что даже эхо отскочило от стен.

Я себя выдала. Шаги стали намного громче, цикада затрещала. И только сейчас я поняла – она ведь чувствовала меня, ёкая!

Стрекот становился всё громче и громче. Я бросилась вперёд, в переулок, пытаясь хоть как-то разглядеть очертания домов в темноте.

Это место напоминало лабиринт. Вечерние фонари уже погасли, и только бледные отсветы из людских жилищ помогали ориентироваться в темноте. А преследователь уже бежал. Я слышала, как гремят его мечи.

Я упёрлась руками в стену, и картинка перед глазами исказилась. Мир посерел – при этом видеть я стала, как в сумерках, а не в кромешной мгле. Лисий глаз. Я тут же выискала ещё один проход, перепрыгнула опрокинутую кадку едва не наткнулась на спящую у чьего-то дома собаку. Преследователю это делось с трудом. Я была готова уже обрадоваться, что смогла оторваться – ну вот же, почти, даже обычное зрение вернулось, – но тут же влетела в тупик.

Вправо – стена. Влево – кривая ограда, увитая засохшей лозой. Я попыталась взобраться на неё, чтобы перелезть в чей-то двор, но тут…

Холодное лезвие клинка упёрлось в шею. Он оказался сзади. Заткнул свою цикаду, захлопнув крышку, и даже скинул скрипучую обувь, чтобы не шуметь. Подкрался.

– Кто такая? – прошипел мужской голос.

Я выпрямилась и застыла. Холодное лезвие щекотало кожу. Тот, кто стоял у меня за спиной, был намного выше и сильнее. Судя по звуку, каких-либо серьёзных доспехов на нём не было – значит, не из городских стражей. Но сам клинок был вполне самурайским. Ронин[14]?.. Тогда у меня серьёзные проблемы…

– Х-Харуко… – пробормотала я. – Харуко, дочь Орочи и Минори, из…

– Покойница?

Мне было сложно отвечать. Даже не из-за острого лезвия у шеи. Одна только мысль о том, что я действительно уже мертва, заставляла неприятно морщиться. Подступала тошнота. Я снова начинала злиться, что умерла. Как это могло случиться?!

– Да.

– Что здесь делаешь?

– Я… я ищу моего брата…