Дети Робинзона Крузо

Теперь Свириденко видит сухую безрадостную пустыню, изрезанную древними ирригационными каналами, многие из которых давно пересохли. Пустыню, о которой так много знал Дмитрий Олегович Бобков, антиквар и директор, гордившийся своим тайным знанием и возжелавший большего. Но Свириденко видит ее лишь мельком, потому что в следующее мгновение он снова переносится на берег моря; видит мельком и, к счастью для себя, не успевает ничего понять, и сфера синевы, словно пригрезившаяся ему, обступает его со всех сторон. И в центре этой звенящей прозрачности, этой наполняющей лейтенанта Свириденко удивительной нежностью сферы все же различима темная точка – чернеет разрушающей червоточиной немецкий дом, что висит над полуденным морем.

***

Икс не понимал, какого черта они все еще торчат здесь. Он был готов выметаться хоть через окно (Свириденко знал об этом, и как бы это было верно!), а его друзьям вздумалось поболтать про свои дурацкие прыжки.

«Это они – Икары недоделанные! – думал Икс. – А не я».

– Прошу, идемте, – произнес он плаксиво.

– Джонсон! – вдруг позвал Будда. Его голос заметно окреп – силы быстро возвращались. – Нам сейчас, наверное, понадобится флейта. Джонсон?!

– Зачем? – обернувшись, начал Миха. Он хотел добавить «правда, пошли уже», но не успел. Лишь вздрогнул, и глаза его начали округляться от ужаса.

Потому что лампадка за их спинами неожиданно загорелась. Сначала вспыхнула легкой искрой, но пламя равномерно нарастало, словно невидимая рука подбавляла в масло горючую смесь. Это видел только Миха, и Будде с Иксом тоже пришлось обернуться.

– Как это?! Это что такое?! – с нелепой сердитостью, бросая обвинение непонятно кому, промолвил Икс.

– Бегите! – закричал Будда. – Бегите отсюда! Джонсон, скорее, флейту!

Особого приглашения не требовалось. Они рванули к двери, как ошпаренные. Пробегая мимо собаки, Миха уловил что-то, от чего по коже пробежала зябкая дрожь, заставив мальчика шарахнуться в сторону и буквально выпрыгнуть в раскрытую дверь, но времени разбираться с этим у него не было. Икс налетел на Миху со спины, чуть не повалив на пол.

– Дуй во флейту! – истерично завизжал Плюша. – Джонсон!

И дверь за ними захлопнулась.

Стало сразу тихо. Лишь очутившись в гостиной Мамы Мии, они обнаружили, что Будды с ними не было. Он не успел выбежать.

Миха боязливо взглянул на дверь, затем вернулся и подергал за ручку. Дверь не поддалась.

– Эй, Будда, ты чего? Открой немедленно. Открывай!

Ответом стал странный тихий звук, из-за которого у Плюши застыла в жилах кровь, звук, похожий на сердитое рычание.

Плюша сглотнул (ведь этого не может быть, этого быть не может!):

– Эй, что там?

И сразу же послышался истошный крик Будды:

– Дуйте во флейту! Скорее! Она оживает…

– Давай, Джонсон! – завопил Плюша. – Дуй! Давай же!

Джонсон посмотрел на них как-то странно. Флейту он не выпустил, но его руки, как плети, безжизненно висели вдоль тела.

– Я не вмешиваюсь, мама, это неправда, – отрешенно бормотал он, – и никогда не вмешивался. Это неправда.

Он отвернулся от мальчиков к трюмо, и словно продолжая давнишний разговор, капризно повторил:

– Хватит, я больше не могу так! Вы развелись не из-за меня – это неправда! Я никогда не вмешивался.

– Джонсон, ты чего?! – изумленно пролепетал Икс.

– Дуй во флейту, кретин! – закричал Миха, дергая дверную ручку. – Будда, открой! Ты где?! Ну, перестань, выходи! Эй, где ты?

Кошмарный глухой звук, словно с места сдвинулось нечто непомерно тяжелое, как каменные шаги, подстерегающие за границей сна, заставил Плюшу завизжать еще пронзительней:

– Дуй во флейту!

Джонсон ничего не слышал. Внутри него перепуганный маленький мальчик, не справившийся с чувством вины, продолжал диалог со своей матерью. Но знал об этом только совершенно посторонний человек, находящийся очень далеко отсюда, еще совсем недавно счастливый лейтенант ДПС Свириденко.

– Я не лез в вашу постель! – заворожено глядя в зеркало, говорил Джонсон. – Я никуда не вмешивался! Вы развелись не из-за меня.

(«Да, да, ты прав! – пытался кричать Свириденко. – Ты прав, мальчик! Это не твоя мама. Это все вранье! Подтасовка. Твоя мама жива и не может быть здесь! Твоя мама жива, и она любит тебя! Это все дом – он знает ваши страхи. Ты должен простить маму! Это подтасовка… Пожалуйста, мальчик, флейту!»)

Грозный, нарастающий рык зверя донесся из-за стены. Был ли он на самом деле, или его заставила услышать какая-то тяжесть, непомерной тоской сковавшая Плюшино сердце, тоской еще более острой, чем только что пережитый страх.

– Уходи! – услышали они отчаянное повеление Будды, но теперь его голос звучал как бы издалека. – Тебя нет. Ты, тварь, уходи! Возвращайся к мертвым. Уходи! – и снова отчаянная, но теперь уже почти безнадежная просьба. – Ребята, флейту! У меня может не хватить сил.

– Икс! – закричал Миха, пытаясь выбить дверь. – Забери у него флейту! Я не знаю, что с ним… Но забери, ради бога, и играй!

– Что?

– Что угодно! Просто дуй. Я не умею, вы, дураки! Скорее!