Дети Робинзона Крузо

Друг Валенька. Он унес с собой свою скрипку.

– Димон, открой глаза. Его здесь нет. Ты один в… своем жилище. Но он в любой момент может вернуться.

И эти звуки, переливающиеся колокольчики…

Дмитрий Олегович открыл глаза. Он сразу узнал эту крохотную комнатку с маленьким оконцем, свою бывшую детскую. Единственное место в доме, свободное от антикварного хлама, которым отец завалил всю квартиру. Здесь они частенько прятались с другом Валенькой, здесь тот впервые сыграл ему «Венгерский танец».

Наконец Дмитрию Олеговичу пришлось признать очевидное:

– Валенька, – позвал он. – Но разве ты жив?

Мальчик сидел напротив, сложив на коленях футляр с инструментом, и печально смотрел на него.

– Нет, конечно, – тихо откликнулся он. – Но здесь, в этом месте, это неважно.

– Представляешь, я даже не знаю, где нахожусь. Знаю только, что дела совсем плохи.

– Да, это так, – согласился друг Валенька. – Ты пытался спрятаться, убежать. Со мной тоже было такое.

– Да? Тоже? – только и смог спросить Дмитрий Олегович.

– Точно, – подтвердил Валенька. – Такое всегда случается, когда дела начинают расстраиваться. К концу этого марта твои дела пошли совсем плохо, и ты попытался спрятаться, сбежать. Но… Лже-Дмитрий оказался ненадежным убежищем.

– Ты имеешь в виду?.. Понимаю.

– Да. Сумасшествие иногда помогает. Туда можно убежать.

– Наверное… А как же было с тобой?

– Я… – Друг Валенька печально улыбнулся и раскрыл футляр со скрипкой. – Я только хотел играть. Играть на ней. И оставаться просто мальчиком, обычным ребенком. Но эти бесконечные конкурсы, концерты, дипломы. Эти невыносимые ожидания взрослых – вундеркинд… И я сбежал. Они тогда сказали, что я заболел. Сошел с ума. Но это было хорошее убежище. Не как с Лже-Дмитрием. Только я уже не вернулся.

– Да, так и было. А… А почему Лже-Дмитрий оказался?..

– Т-с-с… Он действительно может вернуться в любую минуту. Но… Ненадежное. Потому что там, в темноте, откуда он явился, бродит чудовище.

– Чудовище?

– Да. Зверь, которого он вырастил. Понимаешь, он растил его вместе с тобой, когда собирался повзрослеть и… сбежать от этого антикварного хлама твоего отца. Хотел сбежать и стать свободным. Сам распоряжаться своей жизнью. Вырасти, скинуть все и обрести свободу. И ничего не повторять. Но не смог, не справился. Больно велико оказалось наследство. Отказаться от такой тяжести – вещь неподъемная. И он ушел в темноту. А зверь продолжал расти.

– Скажи, где я? – попросил Дмитрий Олегович. – Он не подпускал меня к единственному окошку, и что снаружи, я различал только мельком, да и то как в тумане.

– Выйдешь сам поймешь, – чуть слышно отозвался Валенька и посмотрел на Дмитрия Олеговича болезненно, но потом его голос окреп. – Только действуй сразу, ни о чем не сожалея. И может быть, в последний момент тебе удастся сбежать. Спастись.

Лицо Валеньки потемнело, и он настороженно прислушался:

– Торопись, теперь все изменилось. Он приближается. Но он теперь… не только то, что было твоим убежищем. Вместе с ним приближается само это место.

Друг Валенька поежился и добавил:

– Т-с-с… Оно и есть зверь. Чудовище. Т-с-с… Остерегайся чудовища.

Словно для убедительности, он несколько раз кивнул и попытался ободряюще улыбнуться. Этого у него не вышло, и мальчик лишь с любовью погладил свою скрипку, вздохнул, и как будто принуждаемый, захлопнул футляр.

– Верни флейту, – попросил он. – Это не твое, – и наконец улыбнулся тихой, бесцветной, вынужденной улыбкой, но в глазах читалась настойчивая просьба, требование. – Это чужое. Оно лишь больше растит зверя. А теперь – поспеши.

Дмитрий Олегович сделал шаг, еще один и, открыв дверь, оказался на пороге. Перед ним стояла густая тьма.

– Постарайся увидеть бабочек, – вдруг услышал он друга Валеньку.

Дмитрий Олегович сделал шаг за порог, и непереносимая боль пронзила все его израненное тело. В гудящей тяжелой голове поднялся рой пчел, и теперь он уже точно начнет жалить, разрывая вдребезги набухшие кровеносные сосуды, пока его мозг не взорвется. Кошмарная рана на ноге горела, лишая его остатков старческих сил, и было такое ощущение, что с лица живьем содрали кожу. Первой же мыслью стало немедленно вернуться, потому что он просто не выдержит этого, но все же Дмитрий Олегович (друг Валенька прав – этого ветхого убежища больше не существует!) сделал шаг вперед, ступив на пораненную ногу. И все, что он испытал до этого, оказалось лишь цветочками. Холодная белая молния боли родилась в его теле, вытесняя за пределы существования все, что еще оставалось в нем живым. Была только боль, немилосердная и великая, как тело чудовищного божества. И тогда в ослепительной вспышке этой боли Дмитрий Олегович увидел, узрел, где он находится, и понял все про Лже-Дмитрия и… понял все про себя, когда он был Лже-Дмитрием. Дико озираясь по сторонам, словно в беспомощной попытке все отыграть назад, Дмитрий Олегович начал оборачиваться к другу Валеньке и обескуражено прошептал:

– Я ведь только хотел быть моложе…

Но дверь детской уже захлопнулась.

XI.

– Пей.