Дети Робинзона Крузо

«Я больше не могу, – хотел было возразить Икс, но только отхлебнул от бутылки и прополз еще чуть-чуть к стене. Стена накренилась, как и вся земля, Иксу показалось, что он сможет с нее куда-то скатиться, да и освещенная вывеска „Синдбад“ теперь отчетливо двоилась.

– Спи-и, засни-и, – прогнусавил Икс и снова приложился к бутылке,

(Так? Ты этого хочешь?!)

Потом сделал усилие, чтобы проползти еще, но ноги заскользили, и растерявший опору Икс решил, что земля с совсем молодой травой сама поднялась и приложила его по лицу.

Икс хихикнул и тут же заплакал.

(Ты меня убиваешь, Люсьен).

Но и на это у него времени не оставалось.

– Мле-е-чный путь, – Икс почувствовал на губах прелый вкус земли, это его заставило оторвать лицо от газона, и, подтянувшись на руках, проползти еще вперед. – Случайно уро-о-ни-ит звезду.

К горлу снова подкатила горькая тошнота, – и это было бы спасением, – спазмы начали буквально выворачивать желудок, но Икс знал, что тошноты теперь не будет. Это привычная реакция его организма, здорового организма бывшего десантника, но яд теперь запущен в его кровь, и желудок здесь ни при чем.

– Пе-ей, – протянула Люсьен, и Икс не понял, чего он больше услышал в ее голосе – ласки или муки. Или это отравление заставило его искать уюта, где он сможет заснуть под колыбельную для Люсьен.

В общем-то, сдаться и уснуть сейчас было предпочтительней. Под бочком волчицы, дракона из мира мертвых, и вся боль бы закончилась.

– Спи-и, Люье-ен! – завизжал Икс, вываливаясь из подступающей к нему смертельной неги и снова чувствуя страх и тягость. – Спи-и, засни! – еще один глоток, и движение вперед, на карачках. – Случайно уронит звезду-у!

Икс дополз до стены магазина.

И почувствовал, что у него немеют губы. Но это ничего. Сейчас, сейчас, осталось только фотографию…

Пальцами свободной руки Икс раскрыл папку и ухватил фотографию. Потом подвинул ее перед собой. И понял, что нуждается в отдыхе, словно это была немыслимая тяжесть. Сердце Икса бешено колотилось – такого не бывало даже после марш-бросков с полной выкладкой, – казалось, еще чуть-чуть, оно не выдержит и разорвется. Но это ничего. Икс понял, что все угадал верно.

– С-п-п-п… – попробовал он в последний раз, но чуть не захлебнулся собственной слюной.

– Пей, – тихо произнесла Люсьен.

Икс уже не думал о том, что услышал в ее голосе, – силы закончились.

Но он все угадал верно: фотография, еще недавно поражавшая их своей новизной, теперь выглядела старой, пожелтевшей и истрепанной. И на щеке Одри Хепберн выступила капелька воды, словно она вытекла из слезоотделяющей железы.

«Ты тонешь, – подумал Икс, – захлебываешься водой, старый друг. А я захлебываюсь водкой».

Силы кончились, но ему надо сделать кое-что еще. Икс видел, как капля расплывается по фотографии, впитывается бумагой.

Еще кое-что, пока кровь его не отравилась полностью, пока остались какие-то крохи…

Икс захрипел, собирая эти оставшиеся ему крохи, и приложил фотографию к панели, которую порезал. К стене магазина Синдбада в том месте, куда уходила темная линия. И увидел, что амулеты соединились.

«Ты тонешь», – снова подумал он.

– Подожди, – чуть слышно прошептали его губы, – надо еще чуть-чуть потерпеть…

Амулеты соединились. Икс видел, что происходит с фотографией. И видел, как внутри темной линии, в той бесконечной глубине, куда она уходила, рождается свет.

– Миха, у тебя будет всего один удар, – прошептал Икс. – Найди уязвимое место.

А потом он прижался щекой к холодной стене магазина Синдбада и лег умирать.

23. Сияющая сфера

I.

Миха-Лимонад видел метаморфозу. Фигура Лже-Дмитрия поникла и сгорбилась, будто плечи придавил непомерный груз. По-барски уложенные черные волосы мгновенно поредели, превращаясь в седые спутанные пакли, неопрятные, как тающий снег. Его природа действительно изменилась: очень старый и невообразимо измученный человек стоял теперь перед Михой-Лимонадом. Его тело словно отяжелело, но странным, непостижимым образом он казался более живым.

Дмитрий Олегович Бобков, бывший антиквар и директор, когда-то продавший Михе-Лимонаду машину его мечты, жестом немощного старика-маразматика извлек изо рта большой палец левой руки и поглядел по сторонам. Сомнения, страх и растерянность переросли в ужас и, достигнув точки накала, сорвались с его губ захлебывающимся звуком.

– Я ведь только хотел быть моложе, – чуть слышно произнес он.

Смотрел на Миху, в глазах застыла мольба. Потом взор прояснился, и в уголке губ появилась горькая складка:

– Просто моложе… – веки задрожали.

Миха молчал, понимая, что в любой момент Лже-Дмитрий может вернуться, что теряются драгоценные секунды, но он молчал. Крупицы милосердия, витавшие над черным местом у магазина Синдбада, проникли и сюда. Были мгновения тишины. Голоса пустыни смолкли, а безумная скульптура застыла, словно лишенная своей подпитки, и гораздо больше походила сейчас на развороченный чудовищный автомобиль, чем на живое существо.

Были мгновения тишины.

***