Дети Робинзона Крузо

Наконец Дмитрий Олегович пошевелился, и в его взгляде появилось что-то еще: да, и боль, и чувство вины, затравленность и ужас там оставались, но появилось что-то еще. Какое-то неожиданное забытое достоинство прозвучало в его голосе, когда он начал говорить.

– Он совсем безумен, – Дмитрий Олегович еще раз посмотрел по сторонам, и прежняя горькая складка залегла у краешка губ. – Все ваше бешенство и все ваши страхи сейчас в нем. Он… Он и себя в каком-то смысле считает сбежавшим мальчиком. В каком-то смысле. Потому что… взрослых больше нет.

Миха оперся на здоровую ногу и попытался подняться. Ему это удалось. Он не совсем понимал, о чем речь, но, наверное, смог бы догадаться.

– Я умираю, – спокойно продолжил стоявший перед ним человек. – Я это знаю. И это хорошо. Есть кое-что намного похуже смерти. – У него дернулась щека, и опять в уголке глаз мелькнул огонек мольбы. – Но… Наверное, я еще могу спастись. Сбежать в последний момент. Как… – губы теперь растянулись в тихой улыбке, а взгляд прояснился. – Как сбежавший мальчик. Помоги мне! Сделай то, зачем пришел.

Он потряс в обессиленной руке кувалдой, словно протягивая ее Михе, и постарался совершить шаг навстречу. Покачнулся; чуть не упал…

Дмитрий Олегович тяжело выдохнул:

– Задавай вопросы быстрее, – слабо промолвил он. – Пока я помню, что за ужас творится у него в голове.

Миха пошатнулся, как на циркуле переставляя поврежденную часть тела, и продвинулся вперед. Потом еще.

«Это слишком просто и слишком сложно».

Миха-Лимонад услышал свой собственный голос: в других обстоятельствах его вопрос показался бы нелепым, но здесь ему ничего не оставалось, и он, указывая на кувалду, спросил:

– Что он про нее думает? Он знает, что флейта еще существует?

Дмитрий Олегович склонил голову, нахмурился, глядя на Миху, затем твердо кивнул:

– Он в нее не верит. Это странным образам делает его сильней. И… уязвимей.

Миха еще продвинулся вперед, сейчас их с Дмитрием Олеговичем разделяло всего несколько шагов, и Миха почувствовал запах его крови, запах страха и поразившей его болезни.

уязвимое место

(Это слишком просто и слишком сложно)

Миха-Лимонад вдруг проговорил:

– Что значит – «избавься от тени»?

– Не знаю, – отозвался бывший антиквар и директор. – Не все его образы для меня открыты. Возможно, он и сам этого не знает, – Дмитрий Олегович задумался, его голос изменился, когда он произнес следующую фразу, словно он повторял за кем-то по телефону и опасался пропустить что-то важное. – Но… Все твои желания, привязанности и страсти, даже самые яркие и солнечные, отбрасывают тень. А зверь живет в тени.

Кто-то Михе уже говорил это, и он должен вспомнить, если… Если ему суждено.

Миха вдруг подумал, что Лже-Дмитрию удалось буквально сканировать его голову, пока квазиинтимная связь не прервалась. И многое из того, что говорил соломенный дед в кинотеатре, ему известно. Многое.

Но… не все. Не все.

Тогда он спросил:

– А почему он не смог войти в дом? Не вошел туда сам?

– Дом стерегут.

– Кто?

– Все еще не понял? – и снова в уголках губ горькие складки. – Ты. Вы… Вы и собака. Ваша память прочно запечатала дом, но и зверя вы боитесь. Неясно, чего больше: зверя или сорвать печать. Пора решать, чему довериться.

Миха помолчал, потом кивнул: собственно говоря, что тут… Он опять стоял на грани понимания, но оно все ускользало, и каждый следующий шаг мог стать ошибкой. Как движение в темноте, на ощупь…

Миха быстро посмотрел на кувалду, затем на развороченный застывший Бумер.

(слишком просто и слишком сложно)

Он спросил:

– А… собака?

– Да, она существует, – тут же откликнулся Дмитрий Олегович. – Ты же видишь – зверь… Но здесь, в этом месте вы находитесь как бы благодаря друг другу. И только так – понимаешь? Как зеркала, которые взаимоотражаются. Понимаешь, в чем опасность?

(слишком просто / слишком сложно)

– Хорошо, но… – хотел было начать Миха, но его перебили.

– Он возвращается, – проговорил Дмитрий Олегович. – По-моему, он уже рядом, чувствует неладное.

Дмитрий Олегович спешно стал поднимать руку с кувалдой и качнулся в направлении Михи. И тогда вдруг его лицо словно задеревенело, и жесткая складка проявилась в росчерке губ. В следующий миг все прошло, но эти изменения не остались незамеченными для Михи.

«Он сейчас уйдет», – подумал Миха. Человек, который продал ему машину, уйдет. И вместо него появится… Кто?

Миха не стал тянуть. Сделав еще шаг, коснулся ручки кувалды. И увидел, как между ней, его пальцами и рукой Дмитрия Олеговича заплясали яркие искры. А над разбросанными частями Бумера, который теперь казался умершим, поднялась, заструилась та самая знакомая пыль, словно поток животворного лунного серебра.