Деточка. Потерянный рай

И все время так беззаботно легко, так возвышенно чисто, понятно, спокойно! Школа - тренировки – школа – тренировки - доверенное выступление на республиканском чемпионате. Нравится канифольный лоск вылизанного паркета, нравятся иностранные слова выездных пар, нравится благосклонная лысина тренера. Живо поддакивает маме, пересчитывая американские деньги за индивидуальные занятия. Разве не под стать мои резиновые жилки, вытянутая лебединая шея, костистые ключицы? Неправильные стопы - натренировать, исправить! Не хватает гуттаперчевой гибкости – подождем-увидим… Поджала обветренные губы, вспыхнули гордые искорки – пусть тренируется, целеустремленность выдержит, будет и новое платье: закажем у профессиональной портнихи.

Поздний вечер – разобрали в чопорном, с душистыми вешалками, гардеробе прибалтийские пуховики, маслянистые дубленки, разъехались в вымытых до блеска кожано трескучих салонах большие девочки, их бизнес-папы, тренер. Брошена промозглая остановка, пусто в резных стекольных узорах трамвая. Никого, кроме нас с мамой, бок о бок одинаково заиндевелые - куртка болотного цвета, мешковатого размера подешевле и пальто с ободранным мехом, рука в руке - замерзшие ладошки. А все равно струйно выпрямилась: забыла застиранный безразмерный халат, почаще постукивает каблуками тапочек на общей кухне. Погромче бы крикнула и на сумасшедшую соседку – ту, что с непонятным волчьим билетом, безнаказанно исполнит угрозу – обварит нас с сестрой кипятком…

Почему-то вспомнилось: еще до танцев, манящий свет на пожелтевших обоях, строгий глаз сумеречного окна, бессонные гудки. Не прокрасться в комнату засаленному пыльному полу общего коридора – запертая дверь защищает надежно, бойко. Не оглушить и свирепому рыку свернутого шатким соседом крана в облупленной ванной – подогнув подросшие ноги, вымоемся в маленькой, детской. Не добраться и до взрослого, загаженного тараканами, туалета - не выбросим детский горшок, потихоньку спрячем в темном углу комнаты. Не испугать и сумасшедшей волчихе – заткнуть уши, не слышать маминого плача, забыть клокотание храпа из комнаты возле склада: с счастливого воскресенья спит папа, не уехал по служебным делам – я знаю. За что она на нас – так? Почему пухлая – отродье? Ин-те-лли-гентское – слово-то какое… Тихонько вырвалась, прошмыгнула на кухню - не знала, что чужие гости…

Сижу на потертом шершавом ковре, подготовилась - нерасторопная ворона, не знаю, куда в этом бедламе подевался ремень. Потому что хоть торба и прожорливая, последнюю конфету съела - а все равно жалко. Не ходить, не шастать – кипятком обварят или отравит зараза, будем потом уродины неказистые, толстые.

Ничего не вижу, не слышу, знать не хочу - не отрывая глаз, смотрю в зеркало грузного телевизора. Оттуда - карнавал красок, стройные ноги в открытых купальниках, завораживают улыбками лица.

- Московской красавицей стала… - барабанная дробь, захватывает блеск софитов.

- Не стала - новая растет! - неожиданно смело, гордо - пусть все восхищаются, смотрят.

Уже обдает жаром калейдоскопический вихрь, волнительно щекочут и струнный перезвон, и восторженные голоса, и вспышки камер. Куда-то ускользает, влажно размазывается, тает запертая комната с горшком, как шепот затонувших в памяти телепомех.

BABY DOLL

Чем хорошо в привокзальных башнях – собрались бы в лес – споро бы управились с электричкой под боком, съездили бы. Теперь не поедем: не хочу, не буду, нет настроения – впереди чемпионат, серьезный, ответственный!

Не помню, как впервые услышала о новой квартире – где-то на другом конце города, в спальном микрорайоне. Так и вышло – в заснеженном, сонном, проколотом недостроенными коробками и торчащими из земли жилами-проводами. Из продрогшего тумана выплыл, растворился – мельком взглянула в окно автобуса, пока случайно проезжали, боялась проворонить чехол. Гладит кожу атлас – идеально ровный, загадочно сиреневый, броский: завистливо оборачиваются серые шапки. Он сохранит секрет платья – долгожданного, небывалого, нежно-розового, отточенного серебристой паутинкой импортного кружева. Еще надо заслужить, раз ушла инженерская зарплата. Под потрескавшимся рисунком пакета, в уютном гнездышке - сшитой из подушечного плюша сумке - лежат - о Боже, чудесные, новенькие, ласково-персиковые туфли. Замучилась ждать, пока соберут все заказы и привезут в необъятной клетчатой громадине! Служить так служить: тяну носки сильнее, до судорог: в пируэтной свежести окна, в взмывающих батманах калечей, в дворовых овациях нецелеустремленных детей, даже в школьной зевоте.