Деточка. Потерянный рай

Суетиться папина комната, теперь бывшая, ведь он не уедет, - заставляется коробками повыше соседских: выгнутые ножки стульев для кухни – нашей, не общей, игрушечные ванные полочки – пластмассовые, на первое время, витиеватая рама для зеркала – подарок отдела на новоселье. Пусть сами решают, кого в гости не примут, не пустят в дефицитной дороговизне, - стучит стремительными каблуками мама в папину комнату и обратно. Я не навязываюсь, не надоедаю, молча разминаю хруст, раз ноги недостаточно гнутся, – в сотый раз, как плешь проевшую пластинку: неужели не понимают, как это серьезно, важно, ответственно?..

Неуютно в вылизанном зале: принимают новые заказы танцевальные челноки, отпихивают прозрачными, по новой моде, ногтями большие девочки, проплыл рассеянный тренер. По-прежнему - только кучкуется растрепанная мелюзга: неказистые, коренастые, но компанейские, шустрые: я называю их «международными знатоками дружбы». Вовремя запустить огненные язычки невиданного музыкального центра, поднести изящную бутылочку воды, подтянуть шлейку модного топика – «лапочка», «милашка» обеспечено. Шушукаются перед стертыми о паркет туфлями, стоптанными, небережеными, - новые лишь таинственно промелькнули на генеральной пробежке, горделиво дожидаются в гнездышке. Хихикают на взгляд исподлобья, какой-то не мой – тоненькой скуластой девочки, аккуратно зализанной, отстраненной, точно замкнутой в углу зеркала. И возмужавший, с надтреснутым голосом, бывший чертенок хихикает…

Как в тумане – грозовые раскаты чемпионата: прошибли голову волнением, сковали ноги шаркостью. Не спала всю ночь, ворочалась на скрипучих ребрах, неблагодарно терзала и сестру, и маму. Под утро привиделось: коряжистым рывком уронила нить музыки, не услышала такт. Не могла собраться, прийти в себя, растрясти косточки на разминке. Ледяной глыбой нескончаемый паркет – на таком не проскочишь, грохнешься. Разноцветной рябью флаги разных стран – таких не запомнишь в учебнике. Иностранная скороговорка расслабленных судей – им не поклониться, боязно подмигивать. А вокруг – водоворот взвихренных воланов, набриолиненных шпилей, абрикосовых автозагаров, инкрустированных каблуков – мало ли чего еще!.. Тускнеет, теряется нежно-розовое – таких много, сползает, тухнет улыбка - безукоризненно гибкие, технически подкованные, бойкие - беззастенчиво подмигивают…

- Включи мозги, командирша, из-за тебя запорем! - забыл безобидные шутки чертенок. - Очнись, ну пожалуйста! - непривычно робко, беспомощно стиснул руку, умоляюще заглядывает в глаза, никогда не думала, что он умеет плакать.

И никогда больше не увижу: после не оправданного доверия принято обоснованное решение – разбить пару. Заслуженно увели чертенка, отдали мускулистой шее. Грустно извинялась его мама, почему-то вспомнились сочные яблочные пирожки и теплые гетры в подарок. Не препятствовал и тренер, занято унесся, упорхнув бабочкой.

- Нечего было ворон ловить! - буравят неумолимые искорки. Теперь я тефтеля, не имеет смысла продолжать танцы, тратить нервы и деньги, на носу долгожданный переезд.

Совсем не запомнился, остался в тумане… Лишь восторженные россказни сестры о детской – всамделишной, нашей, кухне – без тараканов и соседей, ванной – отдельной, о туалете… Стоп. Представляю, как она резвым козленком бегает по огромному коридору, умиляет натруженные руки родителей: костьми легли – забыли о коммунальном бедламе, лед тронулся, времена другие. Мне же впервые за очень долгое время нечего делать возле подслеповатого окна. Как-то протяжно нудятся трамваи, машут длинными усиками на прощанье. Наблюдать за ними часами забавней, чем собираться в дурацкий лагерь.

Пыльные лысые дорожки, противно болотный забор, заперли в детский отряд с младшей сестрой – мог бы совсем выскользнуть из памяти, если бы не конкурс песни.

- Теперь наша - самая кл"eвая! Так ты поэт? Скорей вырастай, приходи в пед, к нам. Может, останешься? Мы тебя здесь будем тренировать! - не мог не отпечататься в памяти черноглазый вожатый: аккорды непонятной рок музыки, споры с теткой в столовой из-за обидного черствого батона и такой особенный, странный взгляд – внимательное недоверие. Я постарше других детей, неприкаянно слоняюсь с книжками – одной, второй, третьей, но всегда отдельно. Вот и подумал, наверное: деточка еле-еле слова песни осилит – а она сценку выдумала, как потом сплела сценарии для других конкурсов - неровным, вниз убегающим почерком, рукой с обкусанными ногтями.

Вообще-то читать интереснее – переливается через край пурпурная чаша заката, лоснятся мустанги, как облака над лагерем, бронзовеют прерии – это же прямо из окна отрядного домика видно! Но и сочинять слова песни тоже развлечение, почему-то знакомо, даже забавно… Но… Пусть деловито подбирается к косметике сестра – смотреть на конкурсы не хожу, и близко не подойду: что такое лагерь после моих чемпионатов? Стоп.