Детские

Я пошел посидеть в Садах Джефсона. Упоминая следующий ноябрь, декабрь, мы прекрасно знали, что говорим о времени, когда Дороти Джексон уже не будет. Она так сильно болела, что казалось, жизнь и смерть слились в ней воедино. Мы прекрасно знали, что с какого-то часа начнем говорить о Дороти Джексон, как говорят об умерших. И вот этот час настал, пока Элси была в школе, а пора вокруг стояла прекрасная.

Вот показалась шедшая ко мне Элси, теперь мы будем грустить вместе. Она издалека улыбнулась. Она наконец-то сняла зимнюю одежду, теперь на ней просторная блуза из белой ткани, совсем новая и почти такая же чистая, как она сама.

– Вы как будто потрясены?

– Да, – ответил я. – Умерла Долли.

– О господи! Бедная Долли! Ей было двенадцать, как мне.

– Подумайте только, умереть в отеле, когда кругом одни иностранцы. Мисс Лукас, в конце концов…

– Бедная Долли, только вы один ее и любили.

– О, мне следовало сильнее ее любить… Жар порою мешал ей вести себя ласково и смиренно. Но есть ли у нас это оправдание? Она заслуживала любви именно потому, что была больна и некрасива и никто в мире не хотел, чтобы она была его дочерью. Если она не попросила вновь с вами увидеться, то это потому, что стыдилась своего недуга. Вы ведь понимаете, Элси?

Военный оркестр в тени беседки играл шотландские мелодии.

– Послушайте, – сказала Элси, – это Bonnie Mary o’Glengary, которую вы так любите!

Я замолчал, удивленный тем, что могу обращать внимание на что-то, кроме смерти Долли. И Элси едва сдержалась, чтобы не замурлыкать слова песни.

И вот она уже ищет повод, дабы отдалиться от моей грусти. Она без ума от одной школьной приятельницы, они договорились сегодня о встрече на берегу реки, где поднимаются поросшие травой склоны и можно разлечься на них или же кататься, смеясь, сверху вниз.

Она нашла повод и впервые лжет мне. Тогда я говорю ей, что вернусь домой и никуда уже выходить сегодня не буду. Так она может забавляться, не опасаясь, что ее хитрость раскроют.

Я смотрю, как она удаляется. По аллее недалеко от моей скамейки прыгает воробей, что-то отыскивая в песке. Толкая колясочку, в которой уснул малыш, появляются три девочки.

– Осторожно, – говорит одна из них, – а то раздавим птичку!

Они останавливаются и в нерешительности над нею склоняются. Птичка взлетает.

Великая эпоха

Гастону Галлимару

Глава I Три героя

В прошлом веке или, если быть точнее, в прошлом году три героя – Марсель, Артур и Франсуаза – совершили великие и прославленные деяния. Можно сказать, благодаря их трудам прошлый век стал веком железнодорожных путей.

Каждый в начале минувшей эпохи принес с занятий или откуда-то из коллежа, или из какого-нибудь иного скорбного заведения, где живут под гнетом и взаперти, под неусыпным надзором взрослых, – каждый принес трофеи: Артур и Франсуаза принесли по песенке. В песенке Артура говорилось следующее:

Пляши, Бамбула,
Пляши, Канада,
Гоп-шлеп!
Кувырок!

Когда Артур пел эту песенку, бросая косые взгляды, поводя руками и стуча каблуками, он сам становился Бамбулой, с ног до головы черным, почти нагим силачом, скачущим по деревенской площади где-то в Канаде, среди лачуг, крытых пальмовыми листьями. Было ясно, что он настоящий дикарь, один из жителей Карийских островов, которых Марсель заприметил в ботаническом саду под стеклянным небом пальмовой оранжереи. Если в этот момент Артура о чем-то спрашивали, он не понимал французского и вместо ответа мог издать странный крик. Песня с танцем заканчивались, и тогда Бамбула вновь становился Артуром, сыном управляющего.

Песенка Франсуазы была размеренней, запутанней и длиннее. И Марсель, и даже Артур, брат Франсуазы, понимали в ней далеко не все. Некоторые слова она произносила нечетко, другие только наполовину. Она поддразнивала обоих мальчиков, отказываясь повторять эти слова, и говорила:

– Сама-то я понимаю, вот и довольно. К тому же я пою на китайском. И сама сочинила песенку.

Артур говорил:

– Неправда!

Но Марсель думал, что Франсуаза достаточно сообразительна, чтобы самостоятельно сочинить песенку. Особенно ему нравился припев:

В тени бамбуков, буков, буков,
Пойди-ка поаукай, аукай, аукай…

«Бамбула» повествовала о ясном дне где-то на юге, в стране, похожей на пальмовую оранжерею. А «Бамбуки» в тончайших деталях описывала края теплых ночей, где обитает счастье; долгие каникулы, которые все время только начинаются, и кажется, не будет им ни конца ни края, и еще даже не знаешь, чем ты займешься; водоемы, в которых можно купаться, не простужаясь; и вечера, когда ни один взрослый не скажет: «Детки, пора спать!»