Детские

…Учеба, дружба и безмятежность. Мы безмятежны, поскольку знаем, что друг наш сейчас среди своих, на море. В коллеже нас всегда бьет озноб. Друг наш столь непосредственен, столь неосмотрителен, столь чувствителен к комплиментам, лести, подаркам и даже открытой дерзости! Иногда кажется, он нарочно причиняет нам боль. Но нет, он об этом даже не думает – он играет, прячется за деревьями, перепрыгивает через ограду, бежит по лужайке, скрывается в роще, медлит, пока его догонят, кто-то дарит ему поцелуй, он поцелуй возвращает; потом он бежит обратно туда, где мы ждем, и говорит нам, смеясь: «Что с тобой?» Порой мы только и делаем, что наблюдаем за его взглядами, следим за его движениями и поступками и пренебрегаем всеми законами, лишь бы только идти за ним, смотреть, куда он отправился, и преграждать ему путь. А предательства нашего друга, дурные слова, которые он о нас говорит, его насмешки и лживые клятвы – «головой матери» – и страшная угроза, что он не станет с нами разговаривать, которой мы так пугаемся, что соглашаемся закрыть на все глаза… Всего этого не будет… целых два месяца. Друг наш сейчас с сестрами, под крылом ангела-хранителя. Мы будем ему писать, давая ценные советы, он ведь очень податлив и мягок, он прислушается и начнет вести себя по-другому. Да, он очень мягок, но есть в нем еще что-то очень резкое, буйное, дикое, что ничем не умилостивишь. Непостижимый друг… Он ленив, но в то же время покорен, он уважает старших и с таким почтением относится к желаньям преподавателей, что те почти всегда вызывают его читать молитвы. Тем не менее порой кажется, они знают, насколько он по характеру легкомыслен и недисциплинирован… Сладкий плод с тайным изъяном… Господи, сделай так, чтобы не натворил он глупостей! Царица небесная, присмотри за ним, он ведь так Тебя любит!

Мы должны были приступить к работе вечером в день приезда. Однако надлежало вновь познакомиться с домом, вновь оглядеть все вещи, что говорят нам о временах далеких, о давнишних каникулах, об учебе еще до коллежа и о любви, что предшествовала дружбе. Мы должны были пробудить нашу спальню (она проснулась внезапно, мы даже вздрогнули от того, как скрипел пол). Мы еще раз послушали длинную историю, нашептываемую ветром в комнатах, которые не могли вот так сразу свыкнуться с нашим присутствием, и мы отыскали в прожилках каминного мрамора узкий Лик, что глядел на нас с печалью и укоризной. Мы почти его позабыли, а он ни о чем не забыл и начал рассказывать о последних летних каникулах и тех, что были до них, и о зимах «времен минувших» с их простудами и отварами, новогодними подарками, запахом мандаринов и вкусом засахаренных каштанов; и об игрушках, что были когда-то новыми; и о собачках, что уже умерли; и о долгих путешествиях с Мунго Парком и детьми капитана Гранта; и об играх с детьми из соседних поместий – с Веселой Марией, которую хотели напугать в сумерках в прихожей, с сероглазой Франсиной, той Мрачной Франсиной, которой было семнадцать и она все заставляла нас искать ее наплечник.

Дальше Лик говорил о лесах, он вспомнил заброшенный карьер, который мы обнаружили однажды утром, уйдя далеко от дома, в глубине лощины, где тек ручей, мы едва могли его разглядеть, однако свет от воды освещал всю представшую перед нами картину, в которой терялась древняя дорога – след человека исчезнувшей цивилизации, – стиравшаяся от времени, почти уже незаметная. Кто знает? Быть может, тысячи лет назад в лесах была погребена целая деревня… Однако, несомненно, под высокими деревьями еще виднелось негритянское поселение – Тимбукту, – там высились четыре огромных муравейника, и мы, свернув по тропинке, глядели на их темные купола.

Прошло уже много времени, чтобы отправляться в путь в тот же день. Но на следующее утро, как только на пороге старого дома явилось солнце, мы распахнули дверь и медленно сошли по ступенькам крыльца, пораженные тишиною в полях и ясностью неба.