Детские

Итак, корень… Мы знаем, что есть существенная разница в развитии корня у двудольных и однодольных, но в чем она состоит, позабыли. Но это неважно, поскольку мы в состоянии нарисовать красивый поперечный срез корня как такового, где красным обозначим древесную часть, а синим – лубяную. Затем напишем параграф о том, как корень растет, расскажем о точке роста, которая находится не на самом конце корня, а чуть повыше, под корневым чех ликом. Затем расскажем о боковых корнях и корневых волосках. Когда же добавим несколько замечаний относительно корней воздушных (они кажутся нам интереснее остальных), можно будет с уверенностью сказать, что задание по ботанике мы выполнили отлично…

И все же… Мы изучали ботанику целый год, что-то из нее еще помним, но никакого интереса она у нас так и не вызвала. Нам столько твердили о пресловутых клетках, но сами мы их не видели. О росте растений мы знаем лишь на основе допущения, что все изложенное нам истинно. А вдруг все происходит совсем иначе? Может, ботаника, которую нам преподносят, наука, выдуманная нарочно, чтобы развивать умственные способности? Кто знает, может, латынь – грандиозный обман педагогов? Порой мы думали, что памятники классической литературы на самом деле погибли, а все, что мы изучаем, на самом деле творения гуманистов, сделавших вид, будто отыскали и восстановили античные образцы, а скорее всего, они их придумали на пустом месте, воспользовавшись греческим или латынью, которые сами же и сочинили. Сколько отсылок к различным манускриптам особенного значения, которые кто-то узрел в XVI веке, а потом они таинственном образом испарились! Гуманисты могли все придумать ради собственного развлечения – вероятно, юмор у этих людей был какой-то особый; однако, скорее всего, они просто радели о будущих поколениях юных учеников.

Мы относились с таким недоверием ко всему, что нам преподавали. От интеллектуальной пищи, которую преподносили всегда разжеванной, нас мутило. В конце концов, природа у нас не ангельская, чтобы принимать все без посредства собственных чувств, стремиться от малопонятного, отвлеченного к реальному и насущному. Единственным, что на самом деле интересовало нас в общей программе, оказалась геология, поскольку нам посчастливилось бывать в магазине Эйлоффа, где можно посмотреть, потрогать и порой даже приобрести предметы, о которых говорилось в учебниках.

Но дело не только в этом. В занятиях нас больше всего отталкивала бесполезность прилагаемых нами усилий. Всю дорогу надо лишь упражняться, но когда же зайдет речь о деле?

А нам бы так хотелось что-нибудь сделать, нам так бы польстило, если б нас допустили к участию – ну хоть в какой-нибудь степени – в том, что зовется научным процессом! Например, поручили бы нам какое-нибудь тематическое исследование растений – мы бы весь год досконально изучали один-два заурядных стебелька, и это было б для нас лучшим средством погрузиться в ботанику с удовольствием, мы бы по собственной воле проштудировали все учебники, дабы отыскать необходимые сведения. Что же касается языков – французского, классических языков и современных, – нас могли бы пригласить поучаствовать в составлении больших словарей или поручили бы изучить словарный состав язы ка того или иного писателя. В Париже могли бы вести учет наших работ, и лучшие удостоились бы чести быть опубликованными. Например, в эти долгие каникулы мы могли бы получить премиленькую новенькую книжицу в мягкой обложке, озаглавленную «Словарь языка Ракана[13]», и далее: «Под редакцией М.М. Составлен учениками четвертого класса парижского коллежа X., учениками лицея Людовика Великого и учениками лицея Нанси». В предваряющем книгу списке были бы указаны фамилии лучших учеников: «Главные составители: М.М…» Мы бы прочли там свою фамилию. Нашу фамилию, напечатанную в книге!

Мы выполнили задание по ботанике и сразу же принялись размышлять над темой сочинения по французскому: «Спор с Ламартином о творчестве Лафонтена»…