Детские

Мы посвятили этому целый день и еще полночи, в итоге у нас вышло строф шесть, в каждой из которых было две части из девяти стоп, одна из шести, две из девяти и одна из шести. Мы решили поместить все действие в далекое прошлое – это было «детское воспоминание», и можно было б предположить, что автор – молодой человек как минимум шестнадцати лет. Мы столько пережили с тех пор: случилась бурная связь с Соланж, мы испытали страсть к торговке цветами, потом отправились в долгую поездку обратно домой. Беда в том, что нам хотелось показать в конце что-то особенно дорогое, и мы использовали для этого оборот, настолько для нас значимый, что вдруг задумались: можно ли об этом писать? И пуще того, наша формулировка представляла определенную орфографическую трудность, которую мы были не в силах решить. Мы писали:

Из двух сестер кто был мне дороже?
О том неизвестно, и это негоже.
Мать их одевала похоже.

Получалось, друг за другом шли только женские рифмы, а это серьезная ошибка в просодии. Но, быть может, последнее слово следовало считать не наречием, а прилагательным и слагать рифму как-то иначе? Ах, нам бы от всего сердца хотелось что-нибудь предпринять, тогда бы наше стихотворение строилось по всем правилам, без единой ошибки и, вероятно, могло бы удостоиться чести оказаться после нашей кончины в новом издании «Избранной поэзии». К тому же с нашей стороны довольно смело писать стихи из девяти стоп; подобное произведение – настоящая редкость, и, быть может, однажды его станут цитировать в качестве примера в учебниках по просодии.

Воодушевленные успехом, мы собрались приступить к новым темам. Теперь мы поведаем о временах прежних каникул – о Люшоне, о Брид-ле-Бене… О тенистой листве Виши, о лужайках в Урьяже сочиним мы стихи из двенадцати стоп! И так же, как думали мы о Жан-Жаке в Шармете[20], будут думать о нас у подножья гор Вануазы на влажном мосту, что дрожит в вечных криках и ледяной пыли над пропастью Баландаз. О Нуармутье, Сероглазый остров, к которому бегут голубые тропинки, земля и дома твои стоят недвижимо, а вокруг в тишайших рассветах снуют паруса, вдохнови своего поэта!

И вновь, вновь было сражение со словами. Они снова от нас ускользали. А ведь мы принимали их так радушно, впервые встречая в книгах. Слова, которые встречаются крайне редко, которые погружены в мечту, в сновидения; которые обозначают вещи с предельной точностью, называя, например, детали музыкального инструмента; которые придуманы, чтобы отобразить нюанс в последовательности событий или назвать целый класс разнообразных предметов, как то: «рангоут», «парусник»; мы все их принимали, думая: «Как хорошо это знать!», и копили в словаре своего сердца. А теперь, когда слова эти нам так нужны, они прячутся… А еще нужно вместить в один текст такое количество впечатлений, нужно заставить их как-то перетекать друг в друга, это все равно что палочкой от игры в серсо взбаламутить весь пруд. В итоге те немногие слова, что приходят все же на ум, не желают дробиться неумолимыми колесами ритма. В отчаянии мы валимся с ног… Тем не менее мы ведь знаем законы просодии! Тем не менее нам ведь удалось написать одно неплохое стихотворение…

Увы, прочитав его с большим теперь отстранением, мы поняли, что оно почти не выражает наших мыслей и впечатлений. Сложено стихотворение неплохо; если прочесть с выражением, может даже произвести некоторый эффект. Но, если все-таки присмотреться, в нем нет ничего «поэтического».