Детство Ивана Грозного

— Слушай, государь, а почему меня нет в твоей свите, когда ты заседаешь в Боярской Думе? Окружили тебя тупыми уродами, смотреть противно. А ведь, если поразмыслить, твоя мудрость прекрасно сочеталась бы с моей внешностью, — Федя для наглядности состроил томную мину и поиграл мускулами на руках. — Подумай над этим.

Ваня в тот же день имел разговор с Андреем Шуйским, и тот, окинув государя насмешливым взглядом, согласился, хотя и сделал замечание, от которого мальчик вспыхнул маковым цветом:

— Пусть стоит хоть за троном, если это тебе, государь, надобно. Только смотри, великие князья на Руси никогда не интересовались мальчиками.

Первобоярин сдержал свое обещание. Однако перед этим он вызвал Федора Воронцова на свое подворье, принял его, развалясь в качалке и, не предлагая сесть, объявил, вприщур оценивая красавца:

— Ладно, так и быть, включу тебя в великокняжескую свиту, но смотри, баш на баш: в ответ на мою милость будешь делать то, что велю! Познакомь его с радостями великокняжеских утех, чтоб не лез в государственные дела, а развлекался! О державе есть кому и без него позаботиться! Можешь скакать с ним по городу во весь опор, не беда, ежели кого из простолюдинов подавите. Пусть народ знакомится с государем!.. Неплохо, если в каком углу прижмете смазливую девку, ясно? Пусть учится! Когда умишко под бабьими юбками растрясет, веселее станет, не будет на нас, бояр-благодетелей своих, волком смотреть. Смекаешь, парень?!

За время поучения Федор только преданно моргал длинными ресницами, переминался с ноги на ногу и поддакивал.

— Ну, а теперь можешь отправляться к своему дружку!

Федя скатился с первобоярского крыльца чуть не кубарем, ненавидя своего нового хозяина и не меньше — самого себя за пережитое унижение. Рдея от бессильного гнева, перекатывая желваками на скулах, примчался домой и тотчас же рассказал о только что состоявшейся встрече.

Семен Воронцов, низенькое невзрачное существо с конопатым носом, до сих пор удивлявшийся тому, как он мог породить такого красавца, пожевал бледными губами и хитро ухмыльнулся, — только эту хитрость ему и удалось передать в наследство младшему сыну.

— И чего ты пары пускаешь?! Радоваться должон, тебе государственное задание дали: учить великого князя мужскому делу. Ты и учи, тебе не впервой. А от государя за учение плату потребуй, чтоб он вместо Третьякова меня на казну поставил. Третьяков уже на ладан дышит, самое время его сменить, и бояре обрадуются: пока венценосец развлекается, им, сердечным, легче будет мошну набивать. Вот это и будет наше «баш на баш» Андрею Михалычу Шуйскому, а ему нечего будет нам возразить, пусть-ка поищет тебе замену — днем с огнем не найдет другого такого удальца!

И Семен Воронцов любовно погладил сына по плечу.

Вдвоем они разработали план, как подвести «младенца» (так они за глаза называли государя), к мысли о необходимости замены Третьякова им, Воронцовым. И Федя, гордый доверием отца, приступил к делу уже на следующий день.

С утра вместо надоевших игр в войну он предложил Ване прокатиться по городу — других посмотреть и себя показать.

Ваня на красивейшем, сером в яблоках, жеребце скакал, разряженный в пух и прах, по узким улочкам Китай-города в окружении таких же, как он сам, голоусых вершников. Он не знал, что и конь, и богатая сбруя, и роскошные одежды, — все выдано по прямому указанию ненавистного Андрея Шуйского, а когда увидел деланно-удивленное лицо боярина на Соборной площади, почувствовал себя по-настоящему счастливым: пусть знает враг, что рядом с ним уже не мальчик, и теперь они будут на равных!

Видя несущуюся навстречу кавалькаду разодетых юнцов, у которых еще молоко на губах не обсохло, миряне вынуждены были жаться к стенам домов, чтобы не попасть под копыта застоявшихся на конюшнях рысаков. Женщины, визжа и подхватывая юбки, убегали, показывая голые ноги. Какой-то хромой, не успев убраться с дороги, отлетел к обочине да так и остался лежать недвижно, обагрив кровью деревянные брусья мостовой. Ваня хотел было остановиться, но насмешливый огонек в глазах любимца Феди заставил его пришпорить коня. Гиканье сверстников, топот копыт, ветер, бьющий в лицо, опьяняли Ваню. Он беспричинно хохотал, восторженно глядя на Федю.

На паперти какой-то небольшой церквушки они вдвоем спешились и вошли в прохладные сени. Изможденная, но миловидная молодая нищенка протянула им руку, Федор подал ей монету, но тут же запустил одну руку ей под юбку, а другую — за пазуху. Нищенка, взвизгнув, отпрянула, а Федя как ни в чем не бывало подмигнул Ване и в приделе жарко шепнул на ухо:

— Я тебе скоро в беседку монашку приведу — попробуешь! Тебе пора уже, это самая большая сладость в жизни… Да ладно, не красней! Говорю — пора! Когда научу — потом сам не оторвешься!