Девочка и Дорифор

Пожалуй. Мы тоже пожали плечами. Мы, люди нормальные, примеры воспринимаем, так сказать, адекватно. Мы поняли. И другое тоже поняли. Нашему художнику, имеющему личность, выпавшую из рядового состояния, чудилось в образе той женщины именно непредставимое никому бесконечно многомерное и совершенное раскрытие, наполненное никем не испытанными переживаниями всего возможного будущего во вселенной. При взгляде на неё, мгновенно мерещилась ему ясная суть и, вместе с тем, вечная тайна вселенского раскрытия всего и вся, раскрытия в смысле предмета, а не действия. Может быть, в том и состояла суть жены в его суждении? Мы думаем, что каждый из людей имеет право на такое-сякое представление о чём бы то ни было на этом свете и за пределами земного существования. Поэтому и нет ни у кого видимых причин осмеивать этого человека за не полностью понятное и вообще не принятое среди людей высказывание, да поносить его в средствах массовой информации, на квартирных кухнях, и ещё во многих местах, приспособленных для мытья косточек.

Но вот знаний о ней у него не было ни на нюх табаку. Он её ничуть не знал, и не пытался пускаться в разведку. Тем не менее, пребывая в потёмках информационного поля, суть внешности её была им узнаваема до чрезвычайной степени, и этого он считал достаточным. А общим видом она – весьма заметно тонка, но не до однозначной хрупкости. Всё у неё и на ней было попросту таковым, что можно охарактеризовать именно тонким. До сути, правда, эта характеристика не дотягивает, да мы и не пытаемся подменить признаки, по которым Касьян её угадывает. Что касается характера внешнего поведения, так там больше замечалось замкнутости, чем открытости. О себе и о предпочтениях она никому и ничего не поведывала. Но вот сам рисунок её обличья, если можно выразиться подобным словом, для Касьяна представлял искомую нами узнаваемость, узнаваемость своеобычную, не каждому присущую, и он пытался о ней тоже нам рассказать. Её внешняя представленность виделась ему просто чудесным окном в подлинное существо фантастического раскрытия, о котором он уже высказывался, раскрытия не в смысле физического и действенного акта, а, подразумевая предмет вечности человеческого бытия, и об этом на самом деле очень трудно что-либо передать нашим косноязычным словом.

Нет, говоря о её внешности, нельзя умолчать о щекочущих подробностях, пытающих воображение. Не единственно лишь необычно редкой прозрачностью в виде окна являлась она перед ним. Совокупно с предстающей перед глазами внутренней многомерной бесконечностью, её нормальная трёхмерная внешняя выразительность воспринималась им тоже исключительно самобытно. Любое видимое проявление существа этой женщины он оценивал через ощущение лично себя. То есть, проявление это выглядело какой-то в крайней степени ещё одной узнаваемостью, проникновенной узнаваемостью будто ну прямо себя и более никого. Не обессудьте. Характер черт её облика, тонкие мимические взаимопереливы на её лице, изысканный рисунок её жестов, повадка любого рода движений различных частей её тела, эти внешне проявленные позывы её внутренней жизни, эти явленности души, – они уже непременно означают личное переживание Касьяна. Они предстают в виде его собственных неотъемлемых признаков, ранее недостающих его личности. Настолько они свои, что аж сердце щемит. Нет, помилуйте, всё это, конечно же, её. Непременно её и только её. И, разумеется, неотъемлемо именно от неё. В конце концов, это её облик. Но и Касьяна тоже. Ничего не поделаешь. Надобно бы заметить, подобное восприятие, по правде сказать, нелепо. Однако есть оно. Безоговорочное. Небывалое ощущение странной и дерзкой присущности. Но для него, творца образов – ничуть не противоестественной.

Выданный нам добавочный ракурс её представленности в переживаниях рассказчика окончательно и даже через край дополнил уже выстроенный и совершенный образ жены, им воздвигнутый. А ему вырисовывалось (вырисовывалось ему, именное ему и только ему) несомненное слияние её в нём. Или его в ней. Это как тонкого рода потоки и волны невесть чего сходящиеся между собой, вызывают всякую конвекцию, турбулентность, интерференцию, а ещё резонанс, консонанс, диссонанс и прочее сложение импульсов, производящее невиданные природные явления, и потому никем ранее не описанные. Где, спрашивается, водится пространство, приспособленное к подобному сложению? В каких глубинах или высотах может сие произвестись? По ощущению рассказчика – всюду и повсеместно, везде, где вообще может предполагаться дыхание. Представимое и непредставимое.