Девочка и Дорифор

Будто успешные и ловкие разработчики исполняли определённый подряд, изобретая необходимые русла для удерживаний, поворотов и сбросов течения мощных времён по склонам мироздания, и всего, что в них. А заказчиком, конечно же, выступал не менее успешный, ловкий распорядитель событий. Засекреченный. Не тайный, который на самом деле явный, а именно засекреченный, укрытый непроницаемою тьмой. Изобретённые им русла с упрямым постоянством, заданным гениальными инженерами, не позволяли художнику… или его женщине… обоим им они твёрдо запрещали быть вдвоём наедине. Туда, в уединение круглые сутки подкидывались различные посторонние граждане: поодиночке, по два, целыми толпами. Налицо тщательно рассчитанный сговор, налицо раскрученная интрига, имеющая запланированный финал. Вроде пьесы. И спектакль тот успешно реализовывался, неминуче приближая концовку видом совершенно неприемлемым для нашего художника, менее всего ему представляемым и желаемым. Прямо скажем, развитие событий шло в полную противоположность видимому направлению мысли и чувств. И тому есть причина. Та, коренная, о которой мы упомянули. И, для справедливости, чтобы не создалось впечатления, будто мы ходим кругами, отметим: столкновения различных так называемых судьбоносных происшествий, внутри которых пребывала Она, приключались при обязательном безучастии художника. Вернее, при абсолютном неведении. Такой штришок. Это обязательно и это есть обнаруженная нами коренная причина. Он продолжал ничего не знать о ней. В смысле информации. В течение времён и всего творящегося в его русле, а также и вдоль неподвижного безвременья, – неустранимым попутчиком оказывалась лишь постоянная и упрямая неуверенность, помноженная на саму себя, в представлениях о дальнейшем пребывании с той женщиной. Зыбкое ощущение этих представлений, вперемежку со стойким ощущением вины не отпускали сознание на обыкновенную человеческую волю. Он отсутствовал в её событиях. Сам.

Такие дела. Предавал ли он те обстоятельства уничижению при помощи неординарной силой духа или попросту не брал их в расчёт, – не суть. Он стойко не принимал ни деятельного, ни пассивного участия в её событиях. Не выстраивал там ничего. Их прилюдные свидания выпадали где-то, в отдельности от чего бы ни было, а любые случаи, где её жизнь обкатывалась волнами и струями внешнего влияния, а порой и растиралась жерновами особых происшествий, – они-то обязательно происходили вообще вне присутствия Касьяна Иннокентьевича.

Почему так происходило? Кто придумал ещё всякие иные законы помимо нас и Льва Николаевича? Хм. Сны. Да, да. Сны. Тут-то и возникли те особые сны, упакованные в не научную теорию, которую нам поведал рассказчик в начале повествования: о внутренних человеческих пожарах. Сны являлись беспрекословно реалистическими и оказывались богатыми на, ой-ой-ой, замечательные виды настоящего уединения с его бесконечным открытием. Сквозь неугодную ему обыденность проступали те долгие сны, полные желанными столкновениями жизненных струй, насыщенными радостями, а то и опасными приключениями, но – с недосказанным концом (в любом сне – финал проваливается в небытие). Чего в тех мирах только не обреталось, – хватит для украшения нескольких жизней…

А Касьян Иннокентьевич пока не ведал о той правильной теории сновидений, и терпеливо ждал, когда вещие сны уже начнут сбываться. Он определённо их считал вещими, то есть, предопределёнными проектами для неминучего претворения в жизнь. Одним словом, ждал, когда у той женщины явно возникнет к нему особый интерес вперемешку с пытливой участливостью. Конечно, иногда что-то такое проявлялось. Но – весьма скудно, иначе говоря, почти ничего не сбывалось. Лишь несколько недолгих уединённых встреч, и почему-то на почве одежды. Да и сны, пожалуй, тут ни при чём. У них, мы знаем, задача другая, противоположная. А явленные встречи, пусть не имеющие за собой ничего особо любопытного, не завязывающие и малой интриги в сей повести, эти почти мимолётные свидания – не столь пустяковые для памяти Даля, бывшего в ту пору то ли Почвиным, то ли Почкиным. Они оказались для него чем-то знаковыми.

– Где продаются такие шляпы? – однажды возникла её заинтересованность персоной Касьяна, сидящего на травке под удивительно особым деревом и вертящего на голове изделием необычного фасона и странного качества.

– Шляпы? А, эта. Я сам сшил. Из портьерной ткани. – Касьян был доволен её особым интересом, пусть не к нему лично, а к оригинальному изделию.

– Понятно. Первый раз? – по-видимому, продолжения заинтересованности не миновать.

– Угу. – Художник воспрянул духом.

– Видно, что не специалист. Ободок сморщился, потому что вырезан прямо. А надо по косой. Когда ткань вырезается по косой, то обязательно мягко облегает, не морщится и лучше приспосабливается к месту.

Участие будто бы проклюнулось.

– Но я всю материю потратил. Другой похожей не купить. Вырезать не из чего. Если из кусочков. Из остатков.

Пошла завязка общего дела.