Девочка и Дорифор

– Забыл, – заявляла она с убедительностью. – Забыл. А я помнила тебя всегда. И теперь, – она подняла голову и потрепала поблёскивающий подбородок. Затем отвернулась от Даля и вымолвила, будто обращаясь к невзначай пробегающему тут совершенно стороннему слушателю:

– И семьи ни с кем не заводила. Ни счастливой, ни неудачной. Ни стандартной, ни уникальной. Замуж ведь не за кого выходить. Все давно выросли, и у всех образовались последствия.

Повернула обратно светящееся лицо, коротко посмеялась, глянула Далю в глаза, широко отворив свои, и довела до конца этот немногословный монолог:

– Я осталась до сих пор одна ещё и потому, что не ждала именно твоего чудесного возвращения в наше тоже чудесное обоюдное детство. Знала, ведь исчез ты из моего вида на веки вечные. Вот и не ждала. Поэтому и не за кого было выходить. Правда, есть поговорка: «лучше поздно, чем никогда»…

Даль зажмурился и вновь открыл глаза. Да, это действительно была Она. Та, кто своим образом обживается в земной женщине. Тем образом, который он замечал во всех проявлениях бытия и запечатлевал в каждой из написанных им картин. Именно Она и никто более. И Её он сумел распознать ещё тогда, в те времена, в коих не бывает «страшных последствий». Перед ним стояло единственное само в себе существо всех миров обитания человеческого воображения. Он глянул на Неё, а в душе его, в мыслях, и где-то ещё в областях сознания, не поддающихся описанию, прошли упругие волны сгустившейся памяти и выбросили на берег очевидности простейшее озарение. Там, в Ней в бездонной глубине женской сущности – на мгновение будто отразились непостижимо меж собой и лицо «жены из детства» и лицо его «нетронутой жены». И вот, иные женщины, его покинувшие, даже не успев с ним сойтись, подключились туда же непохожими друг на друга отражениями, и будто посмеивались оттуда: ласково и доверительно. Они замещались меж собой, выглядывали одна из-за другой, сливались и разбегались, чтоб слиться вновь. Его душа, мысли и неподдающиеся описанию области сознания открыли шлюзы в каскаде хранилищ памяти и приняли эту игру естества. И в тот миг, когда это немыслимое переплетение отражений женщин Даля проявилось одна в одной до переполненности, тут же и ушли они куда-то. Удалились, оставаясь лишь обыкновенным содержанием памяти его. «Все мы – прекрасные дочери Каина, остальное за нас придумывают сумасшедшие мужчины вроде тебя», – повисли в пустующем пространстве слова бывшей жены обыкновенной. Тут и знаменитое обетование в кроне дерева, чуть тронутое временем, чтобы подсказать о себе, но почти неизменное, – будто бы помахало рукой и тоже убыло за ненадобностью вслед за ушедшими женщинами. Тихо и безлюдно вокруг. Никаких тебе отражений. Лишь одно застывшее ожидание. А в нём остаётся трепетная Она и не покидает совместного пребывания. Одна. Ясная – до пронзительности. Окружение, оказавшееся чистым от всего, тоже проявилось предельной отчетливостью, всё и вся пронизывающей. И здесь же явилось обыкновенное человеческое происшествие: Она, будто другая, но Та самая, самая-самая, вообще самая прежняя, и Касьян, будто возвращённый в начало, – оба крепко обнялись. Вот их вновь начатые жизни. «Лучше поздно, чем никогда». И нестерпимую боль – как рукой сняло.

Что же произошло? Касьян глубоко-глубоко впал в себя, в полноту сущности, и оттуда извлёк простейшую истину, искрами источающую самое главное. Ведь когда он обнаруживал очередное жжение в груди от острой влюблённости, случающейся во все прошедшие годы, сердце обжигалось не самим тем, желаемым и единственным, необходимым для прямого ощущения личной жизни и жизни вообще. Нет. Жгло лишь его отражение, возникающее на том или ином человеческом создании. Отражения это. Отражения. Отсветы. Солнечные зайчики. Но ведь солнечными зайчиками и флот неприятельский можно сжечь, мы знаем это из истории. Велика сила отражения. Велика. А постоянная радуга света не обжигающего, не солнечного вовсе, а первозданного, эта радуга, испускающая свечение для того, чтобы человек отыскал в потёмках себя и ощущение жизни как таковой, – вот она. И явилась именно здесь неспроста. Здесь. Впрочем, вполне можно допустить её присутствие и на других клочках пространства, и вообще всегда. А заметил он её только здесь и только теперь.