Девочка и Дорифор

На пляже преобладал однородный цвет – цвет песка и цвет человеческого тела. Один и тот же цвет с небольшими отклонениями в нюансах. Крохотные лоскутки пёстрых тканей, покрывающие тела, составляли едва ли один процент от необозримой поверхности пляжа, и красоты их никто не замечал. На пляже вообще никто никого не замечает. Все заняты делом. Одним и тем же делом. Загорают. Изнурительный труд, скажу я вам.

Художник и девочка прошлись до края лежачей толпы, который, совпадал с краем земли. За этой твёрдою кромкой, цвета песка и человеческих тел, начиналась вода почти той же окраски. Она простиралась в собственную даль, понемногу заменяя тельно-песочный цвет уже цветом лазорево-небесным, и, не достигнув края, уходила прямо в действительное небо, поскольку лёгкая воздушная дымка полностью и бесследно растворила грань между горизонтальной сущностью воды и вертикальной сущностью неба, сделав их чем-то однородным. И не только эта пара символосодержащих предметов слилась меж собой перед нашим взором. Есть другие любопытные штришки поведения вещей. Например, светлый морской песок отчаянно старается отразить палящее солнце, и сам по существу обращается в него, становясь причиной загара полулежащих тел. Он уже накопленным жаром и отражённой инсоляцией – делает красноватой незащищённую кожу тел снизу. Вертикальный свет, льющийся с неба, и горизонтальный свет, растекающийся по морскому песку, тоже, как вода с небом, сливаются в единое существо, равномерно обжаривая живые туши.

В настроении складывалось примерно то же. Выстраивалось ладное расположение духа, в которое гармонично и безболезненно вписываются и впечатываются всякие любопытные наблюдения сменяющих друг друга видов природы.

Дольный и горний миры пересекаются далеко от нас. Непомерно далеко. До их места пересечения никогда не дойти, и вообще не достичь ни на едином перевозном снаряде, выдуманном хитроумным человечеством.

Дольний и горний миры пересекаются внутри нас. В чрезвычайной мере недосягаемых глубинах нашего существа сходятся они, и никакой остроты и чуткости нашей мысли не хватит, дабы углядеть и постичь ту малую точку.

Но и мы целиком состоим из этих же двух миров, так далеко отстоящих друг от друга и столь же глубоко упрятанных один в ином. И благодаря чьему же усердию они ладят в нас? В нас, поверхность которых по цвету почти неотличима от морского песка.

Перед тем, как дорога должна уйти в сторону от Залива и более не возвращаться аж до Финляндии, Луговинов приостановил автомобиль и свернул в сторону полянки меж сосен, за которой сразу белел песок, и плескалось море. Шуршание старой сухой хвои под колёсами «Saab»а настроило на уединённое отдохновение. Полянка, на которую он въехал, оказалась уютной и действительно располагающей к тишине в мыслях. Но желаемого одиночества не получилось. Там, почти уткнувшись в одну из сосен, уже стоял какой-то пришибленный и замызганный «жигулёнок». Жаль. Но выбирать что-либо другое не захотелось. Пусть полянка будет как бы лесной стоянкой. И он, смирившись, припарковался в другом её конце. Впрочем, вынужденного общения не предполагалось, потому что «жигулёнок» пустой, и видом будто брошенный. Вокруг – ни души.

Солнышко блестит в мелких голубых волнах. Округлые камни гранита высунулись из воды и замерли. Вдали чернеет кораблик. А ещё дальше – белёсая водяная гладь и светлая небесная ткань, – сливаются воедино без видимой грани перехода. Можно вообразить: за близким берегом сразу начинается далёкое небо. На чём же держатся камни и кораблик?