Девочка и Дорифор

Фотиния утвердительно покивала головой и подкрепила согласие частым морганием век.

– Да. Но про кота и про занавеску ничего вами не рассказано. Забыли?

– Почему же. Эти детали всюду присутствуют постоянно. Время от времени в кадре появляется тонкая занавеска, а на ней – кот. То он просто висит, вцепившись в неё когтями, но соскальзывает, проделывая в ней сквозные царапины. То пытается взобраться повыше, но при этом раздирает её местами. То запутывается в ней, и тогда уже занавеске грозит разлететься в клочья. А притом хозяйская рука постоянно намеревается его снять с занавески. Задача у кота сложная: оставаться висеть на занавеске, глубоко вцепившись в неё, и при этом занавеске желательно бы уцелеть, иначе цепляться не за что.

– Притча?

– Притча.

– Кот и занавеска означают человека и его жизнь?

– Означают…

Глава 29. Мимо

– Я всё-таки пойду, сделаю уборку в квартире, – мама скользнула указательным пальцем по глубокому декольте подружки и развернулась, устремляя взгляд в сторону контрабаса, будто настаивала на чём-то значительном, – ключ есть у кого-нибудь?

– Кх, – произнёс Даль, – мы и сами иногда справляемся.

Девочка смирно помалкивала.

– Конечно. Только потом, – бывшая жена поднялась, – а пока я. Желаю оставить о себе полезную память. Пусть, короткую.

– Нет, мама, не короткую, – сказала девочка, – мы редко уборку делаем.

– Хм, хоть в этом повезло мне с вами. Давай, давай ключ.

Девочка достала ключ из нагрудного кармана джинсовой куртки и подала прямо в руку матери.

– Можете не торопиться домой, – новоявленная хозяйка тоном обозначила главенство, – а к ужину – тютелька в тютельку.

Иностранная гражданка прошла мимо Луговинова, недвижимо стоящего в коридоре, и ничем не затронула его. Ни единым словом, ни единой частью тела. Не хотелось. И потом, ведь он попросту являл лишь гладкую спину и, как мы знаем, не мог этой стороной тела видеть её прохода почти вплотную. Сколько шагов пронеслось незаметно для него? Пять? семь? Тех немногих шагов, которые ощущались легко проходящими и ничем не связанными. Истый пустяк. Никто бы внимания не обратил на трёхсекундное действие. Но, видимо, не только шаги её проступили мимо него. Вернее, не порожняком они двигались. Успели пронести на себе что-то более значимое, чем скорость. Что-то важное для неё вплелось в ту, казалось бы, заурядную поступь. На них, на шагах, скажем прямо, нанизана сущая мимолётность. И вполне выразительная, имеющая даже собственный внешний вид, но тоже мимолётный. Раз-два-три. А следом и четы-ре-пять-шесть. И слегка затяжной, – семь. И всё. Потом уже, будто на другой стороне пропасти продолжились другие шаги: обыкновенные, без символической нагрузки. А вот символ выхода – дверь. Скорее, туда. За ней – станет уже окончательно позади очередной жизненный эпизод. Не оборачивайся. Она вышла. Без оглядки. Потому и не обратилась в соляной столп. А теперь – прочь из мира, который «чужой, неприятельский, враждебный, противный нам, придуманный кем-то чужими… незачем нам приспосабливаться, незачем перенимать гадкие приёмы жизни у гадких людей, которых мы не любим… не надо нам его».

Но эта сущая мимолётность, непознанным объёмом приподнялась с нижней области семи шагов и увязла у неё в середине груди. Свела дух, и там стала во все стороны разводить и распространять несусветную величину и принялась ускоренно раздувать огонь внутри себя. Бывают и такие ощущения. «Ещё один экспромт», – сказала женщина себе мысленно, переводя дух и принимая в грудь свежий воздух. Притом усмехнулась, не без горькости. – «Недурственно бы вернуться и позабавить им публику», – заключила она, ускоряя шаг в противоположном направлении, показывая себе, что сие предположение имеет слишком слабую вероятность реализации.

Он тоже тогда проходил мимо. Тогда, в давнюю пору их знакомства. На плечах торчал продолговатый мешок. На древней площади Мариенплатц собрались клоуны из разных стран. Кажется, случился тогда фестиваль. Приехали и наши «Лицедеи». Выступали, конечно же, смешнее кого бы то ни было. Великое множество зрителей стояло в слезах и с раскрытыми от смеха ртами. Жители Баварской столицы восторгались, а он плавно проходил мимо, сжав губы. Потом вдруг пошёл обратно и, приблизившись, полу-застенчиво спросил: «А вы не покажете путь на реку Изар? Кратчайший. Туда, где пороги крутые». По-немецки спросил. И ей сталось предъявить себя радушным местным жителем и даже проводить, показать. Река недалеко. Бурная горная река на равнине города. Он прошёл вдоль неё от одного моста к другому, и вот недалеко от следующего моста, на крутом пороге в виде огромного буруна – тренировались специалисты по серфингу. «О, – он ткнул туда пальцем, – точно. Опоздал совсем чуть-чуть». По-немецки сказал. Специалисты и мастера приветствовали его руками и криками. По-немецки. Когда она за это же время воротилась после проводов обратно на площадь, «Лицедеи» уже закончили представлять шедевры клоунады. Другие клоуны стали неинтересны. Привелось вообще уйти с площади.