Даже когда я осознала, насколько это все абсурдно – ведь ребята из моей школы сами выбирали себе вещи, а не полагались на проявления нездорового обожания со стороны незнакомцев, – просто взять и выбросить все это у меня не поднималась рука. Сейчас, разбирая то, что осталось, я вся сжималась от неловкости. Эти подарки походили на сюрпризы из хлопушек – такие же нежеланные и странноватые. Книги с картинками, настольные игры, в которых не доставало деталей, письма, авторы которых выражали множество мыслей и молились за меня, не имея понятия о том, какова была потеря. Имелось среди них одно письмо, которого я ждала; получив его тогда, я забралась в кровать и уселась поудобнее, скрестив ноги. Мне хотелось прочесть его, смакуя каждое слово.
Это была мисс Глэйд – вскинула руку в противоположном конце оживленного коридора. Я снова перечитала письмо и положила его в черный мешок.
Последний ужин. Днем Папа куда-то исчез, а потом вернулся, высоко держа две одинаковые бутылки красного вина.
– Твое любимое, если не ошибаюсь, – сообщил он.
Я не узнала этикетку, но кивнула и достала из ящика штопор.
– За Лекс, которая всегда возвращается.
Мы втроем выпили и сели за стол. За все то время, что я провела здесь, мы впервые чувствовали себя неловко, и, чтобы скрыть это, я не переставала пить.
– Надо было приготовить больше овощей, да? – спросила Мама.
– Все отлично, – ответила я.
– Как продвигается уборка?
– Еще несколько мешков. Я оставлю их в спальне. Там стало намного больше места. Можете как-то использовать его.
– Уж как приходили эти посылки, – сказала Мама. – В самом начале я думала, это никогда не прекратится.
Она посмотрела на Папу.
– Доктор Кэй хотела, чтобы мы их выбрасывали, помнишь?
– Помню, – ответил он.
– Но я не видела в них вреда. За исключением разве что пчел.
Та история стала первой в нашем семейном фольклоре. Большую прямоугольную коробку принесли во время завтрака. Почтальон держал ее перед собой как подношение; он поставил ее на порог. «Обращаться с осторожностью, – гласила надпись на ней. – Пакетные пчелы».
– В жизни не видел ничего подобного, – сказал почтальон и ретировался.
Мы трое стояли у парадной двери и разглядывали коробку. В пижамах и сосредоточенные, как саперы. К пчелам прилагалась сопроводительная записка, написанная от руки и на полном серьезе, – с пожеланием мне здоровья и следующим выводом: «Мы обнаружили, что пчеловодство оказывает превосходный терапевтический эффект».
– Терапевтический, – повторил Папа, снова смеясь.
Посылку тогда забрал местный пчеловод. Он оказался очень благодарен нам за то, что мы о нем вспомнили.
Мы ели до тех пор, пока вилки не зазвенели, соприкоснувшись с китайским фарфором.
– Есть кое-что, о чем я должен сказать, – нарушил тишину Папа.
Он поставил руки локтями на стол, ладонями кверху, как будто собирался прочитать застольную молитву. Я взяла его за одну руку, Мама – за другую.
– Мы очень переживаем по поводу этой свадьбы, Лекс.
Снова решили вмешаться. Я выпустила его руку и вернулась к еде.
– Для тебя плохо встречаться с ними, Лекс, – сказала Мама. – Разве доктор Кэй тебе этого не говорила? Мы просто… мы хотим, чтобы ты вернулась в Нью-Йорк. К работе – спокойно и с радостью. Ты ничего не должна Итану.
– Это свадьба. Семейный праздник.
Мама посмотрела на Папу, а Папа посмотрел на меня.