Девушка А

– Все нормально, – продолжала она, – собственно, если включить цинизм, мне выгодно верить во всепрощение.

– Что, прости?

Она взяла еще один бокал и еще одну сигарету – в каждой руке по пороку.

– Ты спрашивала меня в тот раз, пытались ли мы сбежать. Я и Гэйб.

– Я слышала вас. Однажды ночью, незадолго до конца…

– Это был не побег, Лекс, – сказала Далила. – Я могу понять, почему ты так решила. Ты подумала, будто мы просто не могли больше это выносить – как вы с Эви. Но на самом деле все было совсем не так. Мы с Гэйбом просто заскучали. И я стала придумывать разные задания, чтобы развлечься. Ты же знаешь Гэбриела, он всегда готов был выполнить любое поручение. Всякую чепуху. Высвободить руку из веревки. Сможет ли коснуться нижней ступеньки? И всякое такое. А в тот вечер я решила, что это будет мой день рождения. Неофициальный, конечно. Да и дата – примерная. Хотя я пыталась отсчитывать от Рождества, может, и не сильно ошиблась. Это был один из тех дней, когда на весь дом пахло тортом. Ты помнишь. Я не обжора и тогда не была, но те дни – они так бесконечно тянулись. И я сказала Гэбриелу, мол, не мог бы ты принести мне подарок. В шутку, конечно. Я думала, он обернется и пошлет меня куда подальше.

– Тебе он бы никогда такого не сказал, – возразила я.

– Я лежала и говорила о подарках, свечках и о том, что это худший день рождения в моей жизни. А в тот день нас привязали слабо. Он встал с кровати и вышел за дверь с такой улыбкой, ну ты знаешь, как будто он – герой. Я надеялась, наверное, что он не попадется. Отец спал, Мать с малышами сидела у них в комнате. Я легла на пол и смотрела, как он спускается по лестнице. Ниже, чем мы обычно с ним спускались. В самом низу он оглянулся и посмотрел на меня, все так же улыбаясь, и я – это правда, Лекс, – я помню, как подумала тогда: все обошлось. Вот он заходит в кухню, я лежу на полу, наблюдаю и жду его. Когда Гэбриел вышел, в руках он нес два куска торта, таких огромных, каких я в жизни не видела. Просто две пластины. И я уже думаю: Гэйб, этого не скроешь потом! Но обратного пути не было. Я лишь хотела, чтобы он донес их наверх, в комнату, там мы сообразили бы, что делать. Придумали бы план. И на предпоследней ступеньке – он же не видел ни черта, – разумеется, он споткнулся. Лимонный торт – везде и всюду. Гэбриел – на полу. И тут открывается дверь чьей, ты думаешь, комнаты?

Она оглянулась на Итана, который в этот момент смотрел на Ану с отрепетированной преданностью, в точности как велел фотограф.

– Я думала, он поможет, – продолжала Далила, – в самые первые секунды я правда так подумала.

– А он? Не помог?

– О, Лекс, ты же знаешь ответ на этот вопрос. Это одна из причин, почему я согласилась приехать сюда. Хотела понять – готова ли уже простить его.

Она умолкла, собираясь с духом, чтобы рассказать до конца. Продолжение истории уже не казалось забавным.

– Гэйб ни словом не упомянул про мой день рождения. Это продолжалось весь вечер, и он не сказал обо мне ни слова. Отец велел отвернуться – чтобы не травмировать меня, наверное, – и я отвернулась. Но слышала все отлично. После этого он никогда уже не стал прежним. Тогда начались его припадки. Самый лучший мальчишка на свете – и это был его конец.

Я вспомнила звуки, которые доносились до меня тогда, через коридор, и представила, каково это – лежа в маленькой темной комнате, отвернувшись лицом к стене, слышать всё.

Итан, освещенный солнцем, собирал семейство Аны для общей фотографии; девочки, которые держали на церемонии букеты, наперебой ловили его за руки; брат дернул одну из них, оторвал от земли и перекинул ее, визжащую от восторга, через свою голову.

– А он присутствовал? – спросила я. – Потом, ночью.

– Ну а как же, Лекс, – сказала Далила, и какое-то длинное мгновенье я не смотрела на нее, зная, что ответ уже там, у нее на лице. – А кто, по-твоему, удерживал Гэбриела?

Ана настояла, чтобы и мы сделали семейный снимок. Она призывала нас энергичными жестами, стоя возле администраторов, и жесты эти не терпели отказа; мы с Далилой переглянулись.

– Сдается мне, у нас нет выбора, – сказала я.

И мы подошли со своими бокалами к бассейну, где цветочная арка отделяла террасу от газона. Я надвинула темные очки на глаза. Нам пришлось подождать, пока семейство Аны закончит, – они разделились на два ряда, и те, что стояли спереди, опустились на одно колено. Девчушки радостно сели в пыль.

– А теперь – фотоприкол, – объявил фотограф, и Итан, посадив Ану себе на колени, поцеловал ее на фоне улюлюкающих родственников.

Настала наша очередь. Далила встала рядом с Аной, я – с другой стороны, рядом с Итаном. Тяжесть его руки казалась сокрушительной, как будто мне на плечи опустился небольших размеров мир.

– Это все? – спросил фотограф.

Итан кивнул:

– Да, это мы все.

За ужином меня посадили между Далилой и мужем одной из подружек невесты. Он был одет в черный фрак; едва определив свое место по имени на карточке, он взял салфетку из бокала, стоявшего на соседнем месте, и вытер вспотевшее лицо.

– Ну, девушки, и с чьей же вы стороны?