Девушка А

Кара любила читать и разговаривать о книгах, играла на скрипке. На концертах, стоя перед всеми, она стеснялась и нервничала до тех пор, пока в ее руках не оказывался инструмент. Кара играла, раскачиваясь всем телом, и ребята из-за этого посмеивались над ней. Когда она заканчивала, возникало ощущение, будто она только что пробудилась ото сна. Слушая меня, Кара никогда не хихикала и ни с кем не переглядывалась. Ей не было дела до того, что я сидела тихо на уроках и отвечала, только если учителя меня спрашивали. Я тщательно обдумывала, о чем можно рассказывать, а о чем нет.

– Мои родители работают, – говорила я.

Наш дом на Мур Вудс-роуд я описывала всегда очень пространно.

– Я, кажется, знаю. Это тот, который в самом низу, там еще лошади.

Я неопределенно кивнула.

Кара вздохнула:

– А я до смерти боюсь лошадей.

Я улыбнулась.

У Далилы дела шли хуже, чем у меня, – она никак не могла понять, почему она больше не самая популярная девочка в классе, – но все же лучше, чем у Гэбриела. Из младшей школы до меня долетало, что Гэбриел глупый и что его легко одурачить. В младших классах учили читать, собирая слова в группы – от простых к сложным. В его классе почти все уже дошли до шестой группы, в которую входили такие слова, как ДЕЛЬФИН и ПИНГВИН. Гэбриел же все еще топтался на словах типа БАК, КОТ – в унылой группе номер два. Когда наставал его черед читать, он подносил листок к самым глазам, и это открывало его одноклассникам самые широкие возможности. Можно было ткнуть его, как быка на арене, и он не определил бы, кто это сделал. Можно было написать что-нибудь про него прямо на листке с заданиями – он все равно не прочитал бы, хоть размахивай этим листком перед самым его носом.

– Не понимаю, – сказала Кара, наблюдая за ним через площадку: он крутился вокруг дежурной воспитательницы, как будто предчувствовал угрозу нападения. – Ты же одна из самых блестящих учениц в школе.

«И именно по этой причине мне нельзя вмешиваться» – думала я.

Я сумела подняться по социальной лестнице на довольно шаткую ступень Холлоуфилда; наличие подруги укрепляло мое положение так же, как зависть и уважение одноклассников. По вечерам я читала Эви или слушала Итана, по выходным мы собирались в «Лайфхаусе» – шлифовали скамьи песком, красили стены или молились за успех. Я потратила достаточно времени, чтобы выглядеть нормальной. Эта мысль подбадривала меня, когда я видела, как Гэбриел в одиночестве обедает в школьной столовой или сидит у нас в кухне и читает все ту же вторую группу слов, водя пальчиком по буквам. Но она совсем не грела меня по ночам, когда я оставалась в незнакомой комнате, наедине с собой.

Это случилось в конце весеннего триместра; как-то раз мы с Эви ждали Далилу и Гэбриела после уроков, валяясь на траве. Время, в которое мы возвращались домой, давно миновало; даже самые припозднившиеся родители уже расходились, держа школьный ранец в одной руке и маленькую ладошку в другой.

– Может, они уже ушли, – сказала я.

– Как это? – спросила Эви. – Они всегда нас ждут.

– Значит, нужно пойти и поискать их.

Она растянулась на траве, щурясь на солнце.

– Тебе ближе.

– А ты младше.

Она кинула в меня пучком травы:

– А ты вреднее.

Эви глянула в сторону, затем посмотрела куда-то за меня, и лицо у нее вытянулось.

– Лекси, – только и вымолвила она.

Через площадку к нам направлялась директриса. Она подошла к самой траве, присела на корточки и поманила нас к себе.

– У нас произошел серьезный инцидент, – сказала она.

Инцидент заключался в следующем: накануне вечером Далила взяла отцовскую Библию короля Якова в твердом переплете и положила в свой ранец. После уроков, когда наступило игровое время, она пошла в раздевалку, сняла с крючка ранец, извлекла оттуда фолиант и, держа его в руках, направилась к самому жестокому из обидчиков Гэбриела.

– На, почитай! – И с этими словами врезала книгой ему прямо по лицу.

Уголок книги повредил мальчику глазное яблоко. Зубы были выбиты. Наш Отец уже ехал в школу. Мы ждали его под дверью директорского кабинета, сидя на стульях, на которых обычно сидели хулиганы. Сопливый Гэбриел молился, сложив руки. Далила расправила плечи и вздернула подбородок – так, как это нравилось Отцу.

– Что ты натворила? – спросила я, как только за директрисой закрылась дверь, и Далила резко повернулась ко мне.

– «Прогони кощунника, и удалится раздор, и прекратятся ссора и брань!»^[32] – воскликнула она.

Интересно, директрисе она ответила так же?

Прежде чем увидеть Отца, мы услышали его шаги. Каждый следующий – тяжелый и неспешный – приближал его гораздо быстрее, чем этого можно было ожидать по предыдущему.

Когда он появился на пороге, Далила встретила его стоя, готовая принять любое наказание, которое он мог придумать, пока ехал. Но с этим Отец не торопился. Обойдя ее, он вручил мне ключи и постучал в дверь директорского кабинета.

– Вон! – бросил он нам.