Откуда-то появился еще один мужчина, он улыбался первому. По этой улыбке Гэбриел понял, что они хорошо друг друга знают. Во втором проглядывало нечто такое, отчего Гэбриел испугался его сильнее, чем первого, – властность в походке; в том, как он передвигался по комнате. Он проверил рюкзак, вытащил из холодильника банку пива и улегся на диван.
– Это и есть посыльный Оливера? – спросил он.
– Да. Он сейчас для нас станцует.
Второй засмеялся.
– Друг наш Оливер, – протянул он. – Ты передай ему, что мы очень ждем встречи.
Гэбриел вылетел из комнаты, защелкал замком. Вслед ему раздался гогот.
Он вывалился в темный подъезд, затем на улицу – в вечер, а когда звонил Оливеру, руки у него все еще тряслись. Оливер извинился; сказал, что те парни порой доставляют хлопоты. Нет, больше ему не придется их видеть. Он говорил как-то невнятно, голос скрипел, будто Оливер только проснулся.
Гэбриел вдруг почувствовал: в нем тоже вот-вот проснется то, что вовсе не исчезло, как ему казалось, а просто крепко спало.
Дальше так продолжаться не могло.
До Гэбриела дошли слухи о финансовых затруднениях Оливера. Тот часто интересовался, нельзя ли перехватить тысчонку-другую у Коулсон-Браунов.
– Заставь их почувствовать, что они чертовски виноваты перед тобой, – говорил он, но Гэбриел точно знал: это дохлый номер.
Однажды, жалуясь Пиппе и Крис на свое жилище в Кэмдене – в каркасе кровати плесень, за окнами машины шумят, вода в душе идет такой тонкой струйкой, что только руки можно помыть, – он позавидовал вслух тому, что у Оливера такая квартира, и рядом с Темзой. Женщины вдруг переглянулись, и брови у обеих удивленно приподнялись.
– Насколько я знаю, – сказала Пиппа, – Оливер полный банкрот.
– Ты поаккуратней со своими заработками. Я серьезно, Гэйб.
И все же Гэбриел удивился, когда однажды в семь утра Оливер, улыбаясь во весь рот, появился на пороге его квартиры с двумя чемоданами на колесах.
– Не будет ли это слишком, ворваться к тебе ненадолго? – спросил он.
– Конечно, нет! – ответил Гэбриел и прыгнул в его объятия.
– Это все чертовы хозяева, – оправдывался Оливер, прижимая его к себе неожиданно крепко.
Они забрались в постель.
Прошел месяц – костюмы Оливера висели в шкафу, туалетные принадлежности были разложены на подоконнике, и Гэбриел с радостью осознал, что тот вовсе не планирует ничего менять. Для бизнеса Оливера настали тяжелые времена.
– Это все социальные сети, – сетовал Оливер. – Каждый теперь думает, что может делать все сам.
Он отказался от офиса в Олдгейте и работал, не выходя из квартиры и сидя в углу с ноутбуком. Всякий раз, когда Гэбриел проходил мимо, у него оказывались открыты или YouPorn, или MrPorter, что вполне, как прикинул Гэбриел, могло быть необходимо ему и по работе. Кроме того, благодаря всем этим проблемам роль Гэбриела в их отношениях стала более весомой. Он перестал быть балластом, зависящим от связей Оливера и его обаяния. Теперь он сам поддерживал Оливера, как Оливер когда-то поддерживал его. Гэбриэл тогда осознал, что Оливер очень нуждался в поддержке – как выяснилось, он зависел от алкоголя и употреблял кокаин. Гэбриел же стал зависим от Оливера в первую очередь и уже во вторую разделял его зависимости – сначала просто из желания угодить, а затем потому что уже не мог остановиться.
Дни тянулись так долго. Гэбриел просыпался около одиннадцати утра, чувствуя себя отвратительно, и, прежде чем он открывал глаза, на него накатывал страх, что до восьми вечера ему нечем будет себя занять. В плохие дни стоило ему сесть в постели, как из носа вытекала струйка крови и падала ему на колени. Они с Оливером обыкновенно начинали день с нескольких бокалов «Отвертки».
– В Нью-Йорке так делают все, – утверждал Оливер.
Затем они проходились по пабам вдоль канала или шли в «Риджентс-парк», выпивая по дороге несколько бутылок вина. Кокаин Оливер покупал у одного старого знакомого из Барнсбери. Когда припекало, они прибегали к этому веществу как к последнему средству, помогающему им встряхнуться. Они шли по берегу, следуя за изгибами реки, – на север, к жилым массивам, прикрываясь руками от блеска башен из стекла и металла и сияния окон вокзала «Кингс-Кросс». Очнувшись, они иногда оказывались снова в квартире, а иногда – на излюбленном садовом пятачке, и уже наступал вечер. Гэбриел не возражал против этого летом, но вот зимой его пугали темнота и провалы в памяти. Он уже не раз терял из-за них работу и знал, что клиенты больше не захотят иметь никаких дел ни с ним, ни с Оливером.
В стенах квартиры всегда стоял какой-то шум. В любое время раздавались крики с улицы, вой сирен, стук каблуков по тротуару, тарахтели автобусы, идущие в Сити. Когда они проезжали под окном, можно было разглядеть пассажиров, сидящих на втором этаже, их лица, размытые дымом или искаженные граффити. Маясь от похмелья, Гэбриел всегда сидел на подлокотнике кресла, разглядывал их и считал, сколько часов еще осталось в проходящем дне.