Девушка А

– У нас с ним все могло сложиться лучше. Он мне это сказал. Он готов попробовать снова. И эти деньги… Эти деньги очень помогли бы нам, Лекс. Мы могли бы обзавестись каким-нибудь жильем. Где-то в спокойном месте. Он предложил деревню. Только мы с ним – и больше никого.

– Именно это, Гэйб, я думаю, ты и должен сделать, только сам, один.

Я вытащила документы из сумки и положила на тумбочку, рядом с его кроватью – так, чтобы он увидел их сразу, как проснется.

– Я оставляю их здесь, – сказала я. Потом подождала и добавила: – Подумай об этом.

Оливер стоял, прислонившись к машине. Одет так же, как и вчера. Улыбка победителя. Он прошел мимо меня, направляясь к дверям, и я подумала, что обратно домой поеду на поезде; и о том, что я ничего не сделаю… но тут в памяти всплыла Далила, дубасящая Библией обидчика Гэбриела на детской площадке.

– Эй, – окликнула я его, – эй…

Оливер направился ко мне. Вблизи он оказался костлявым, одежда висела на нем мешком. Лоб и кончики волос взмокли от пота. Он был похож на ночную тварь, что способна выносить дневной свет лишь до поры до времени.

– Я – Лекс, сестра Гэбриела.

– А я знаю, кто вы. – Он театрально вздохнул. – У вас у всех такой вид, как будто где-то глубоко внутри вы до сих пор голодаете.

– Как вы смеете?

– Смею что? Навещать больного друга?

Он сделал несколько шагов по направлению к клинике.

– Вы его использовали, – проговорила я. – Я могу выразиться точнее: вы обманом отняли у него все. И делаете это снова.

– Знаете ли: не я, так другой. Гэбриел – он всегда кого-нибудь найдет. – Он усмехнулся, припомнив, видимо, как именно его дурачил. – Гэбриел – особенный. Единственный в своем роде.

– Он действительно особенный. Он сумел это пережить, сумел спастись от себя самого. – У меня дрогнул голос. Ярость была готова выплеснуться слезами. Только не здесь. Может быть, в поезде, в шатающейся уборной, где никто ничего не увидит. – Тюрьма не будет такой уж особенной. Как думаете, вы-то сумеете стать единственным в своем роде, когда придет ваше время?

Я крепко схватила его за запястье и подумала: «Вот так – до жути неприятно. И ты – со своими чистенькими ручками, прекрасными зубами, склонностью к самодовольству, – ты этого не переживешь».

– В судопроизводстве есть одна интересная вещь, – произнесла я вслух. – Даже самые незначительные иски остаются в открытом доступе. Даже те, которые не были удовлетворены. Это отличный способ разыскать человека.

Он гордо ухмыльнулся.

– Теперь я понимаю, почему именно ты сумела выбраться оттуда. – Он кивнул самому себе. – Ты и я – вместе мы могли бы заработать неплохие деньги.

Он порылся во внутреннем кармане и извлек оттуда карточку, теплую, обтрепанную по углам. Я разобрала его имя и должность, напечатанные крупным шрифтом: «Агент». Оставив меня позади, он пошел в клинику. Я стояла на асфальте, глядя, как он исчезает из виду; подняв глаза к окну Гэбриела, увидела за стеклом его лицо – он тоже следовал за ним взглядом…

* * *

По дороге к вокзалу я думала о том, что стало с Гэбриелом, затем – об этом я вообще часто думала, – как бы все вышло, если бы доктор Кэй лечила его или кого-то из братьев или сестер, а не меня. У нее был совсем иной, чем у других докторов, подход, и она с самого начала заявила об этом. Через несколько лет после нашего освобождения она стала очень известной в своих кругах, участвовала в делах верховного суда, ее выступление на конференции TED набрало около двух миллионов просмотров. Она упоминала и меня, разумеется, но только как девочку А. Лекция называлась: «Правда. Как ее сказать».

Она прекратила мое лечение шесть лет назад. Стоял июль. Я неделю как окончила университет – с отличием. Меня уже дожидалось место в компании Девлин. Весь месяц был залит солнечным светом и прощаниями, и передо мной теперь простирался остаток лета. Я хотела вернуться домой, чтобы побыть с Мамой и Папой, читать, лежа у них саду и валяясь на батуте. Уезжая в Лондон поздним вечером, я жадно предвкушала грядущие жару и безделье. Встреча с доктором Кэй казалась последним препятствием, отделявшим меня от свободы. Назначили ее на самое позднее время.

Приемная доктора Кэй располагалась внизу, около широкой лестницы с ковровой дорожкой, за каждым пациентом она спускалась лично сама. По-прежнему носила шикарные туфли и делала эффектным каждый свой выход. В тот раз она спускалась, раскрыв объятия, с бутылкой шампанского в одной руке и бокалами в другой. Я ждала ее внизу.

– Поздравляю! – Она обняла меня. – Поздравляю, Лекс!

Мы не поднялись в ее кабинет, как обычно; вместо этого прошли через пожарный выход и спустились на вымощенный задний дворик в тени здания. Мы уселись на выброшенные ящики из-под молочной тары, и доктор Кэй откупорила бутылку.

– Мне нравится думать, что именно здесь Карл работал над картинами, – сказала она.

– Нейтральная территория. Это что-то новенькое, – воскликнула я.