Девушка А

Гэбриел махнул рукой перед ее лицом. Она завизжала и, пригнувшись, отпрянула.

Когда-то это вполне могло быть картошкой размером с кулак, c черными пятнами и зелеными ростками.

– Выбрось, – сказала я.

– Сама и выбрось, – ответила мне Далила.

И в тот момент, когда мы, все пятеро, столпились вокруг стола, дверь открылась и в кухню вошел Отец.

– Это еще что? – прогремел он.

Он пришел слишком рано. В это время мы должны сидеть по своим комнатам и сличать тексты и определения. Он присел на стул у стола и принялся развязывать шнурки на ботинках.

– Ну и кто это нашел? – спросил он.

И Гэбриел со страхом, но гордостью в голосе ответил:

– Это я!

– И где ты это нашел?

– Нигде. В овощном ящике.

– А что ты забыл в овощном ящике?

– Ничего. Мы просто проверяли, есть там что-нибудь или нет.

Отец поднялся, снял рубаху и снова сел, оставшись в одной майке, которая была тесна ему в плечах и животе. Свесив руки за спинку стула, он изучал застывшую перед ним немую сцену – развязка еще не наступила.

– Если ты такой голодный, чего же ты это не съел?

У нас разом закаменели спины и сжались челюсти. Гэбриел хихикнул было, но тут же увидел, что больше никто не засмеялся. Смешок перешел в судорожный вдох. Он смотрел по очереди на каждого из нас большими умоляющими глазами. Я поглядела на свои ноги, потом на Далилу – она разглядывала свои.

– Я не хочу, – ответил Гэбриел.

– Значит, ты не голодный?

– Я… я не знаю.

– Если ты не хочешь голодать, ты это съешь.

Он сидел и ждал. Гэбриел протянул руку и зажал в кулаке гниль. Масса просочилась между пальцами. Он поднял гниль и посмотрел на нее долгим взглядом. Затем, сдвинув брови – мы все перестали дышать, – он поднес руку ко рту. Отец встал, перегнулся через стол и хлопнул Гэбриела по спине. «Таинственный суп» выпал из его руки на кухонный пол.

– Ты что же, думал, я и правда заставлю тебя это съесть?

Он взял со стола золотистый сверток и унес его из кухни.

Ночью, перед первым учебным днем, я проснулась оттого, что кто-то стоял за дверью. В первые, затуманенные сном мгновенья мне показалось – это Отец. Он что-то пристраивал на пороге, сидя на корточках. Но когда он отступил назад, в освещенный коридор, я увидела – это не Отец, а Итан.

С тех пор как мы переехали в Холлоуфилд, я больше не слышала, чтобы он плакал по ночам. Итан побрился налысо и ростом догнал Отца. Перестал, кажется, терять свои вещи. В те дни, когда он сидел в кухне вместе с Отцом и Джолли, я слышала его нарочитый гогот, пробивающийся наверх сквозь половицы. Он даже выступал в «Лайфхаусе», когда на службе присутствовали только члены семьи. Слушая его искреннюю и пылкую проповедь о сыновнем долге, я вспоминала того мальчика, который заявил в Блэкпуле пять лет назад, что он ни в кого не верит.

Я приоткрыла дверь – посмотреть, что он там оставил. Это оказалась одежда для старшей школы. Форменные джемпер и юбка. Вылинявшие, но чистые. То что нужно.

На следующее утро я пришла к нему, встала на пороге и сказала:

– Спасибо.

Он, сгорбившись, разглядывал в карманное зеркальце кожу на шее и даже не посмотрел в мою сторону.

– Где ты ее раздобыл? – спросила я.

На этот раз он поднял глаза – я запомнила этот надменно-любопытный взгляд. Впоследствии на меня много кто так смотрел, но только во взгляде Итана можно было прочитать настоящую свирепость.

– Не понимаю, о чем ты, – ответил он.

Академия «Файв Филдс» принимала учеников из Холлоуфилда и еще из четырех близлежащих деревень. Названия трех из них так же оканчивались на «-филд»; четвертую не так давно большинством голосов переименовали в Додд Бридж. Территория школы включала просторную бетонную площадку для игр, с трех сторон ограниченную кабинетами для занятий, а с четвертой – залом с деревянным полом. Открытие зала в свое время проводил кто-то из младших членов королевской семьи, и в прежние времена он, должно быть, служил предметом гордости; сейчас же потемнел от дождей и пропах занятиями по физкультуре. В первый день я села рядом с Карой – единственной девочкой из двухсот сверстников, благодаря которой следующие семь лет могли стать лучшими в моей жизни. Я пришла к выводу, что зря волновалась о прическе и дырявых туфлях. Незаметной здесь будет сделаться очень легко.

– Ух ты! – сказала Кара, после того как торжественная линейка осталась позади. Она взяла мои руки и развела их в стороны. – Ты так похудела!

Было видно, что хоть ей и немного не по себе, все же мой вид ее впечатляет.

– А ты так загорела! – сказала я в ответ. – Ну, рассказывай – как тебе Франция?