Девушка А

Чудесный совет – вот только следовала я ему недолго. В старшей школе я казалась довольно чудной – внешность ничего, но с тараканами в голове. А вот в университете стала вполне себе интересной особой. Я могла сразить своими познаниями в литературе или, спасибо мистеру Грегсу, историями о странах, в которых никогда не бывала. Я переняла остроумие Оливии и оптимизм Кристофера. Я читала блог о моде The Sartorialist. Надевала облегающую темную одежду и нацепляла отрепетированную улыбку. Кроме того, несмотря на частые походы в душ и парфюм от «Кельвин Кляйн», от меня пахло жертвой, меня нужно было спасать, и это нравилось мужчинам больше всего.

Я вспоминала о них иногда – о череде странных мужчин, пытавшихся меня спасти. Одни во имя спасения занимались любовью, другие готовили ужины или дарили мне плюшевого медвежонка Build-а-Bear на самом последнем свидании. Умные парни из солидных школ с великими целями (ну, как минимум с благими). Все они проходили перед моим мысленным взором – бережные руки, заботливый взгляд. Все они спрашивали, почему я не рассказываю о своей семье. Касались моих шрамов – нарочно, чтобы показать, что они не боятся. Они приносили с собой письма, написанные от руки, и наручники, обшитые мехом – мехом – для особых случаев. Они лизали меня не там, где нужно, и погружали в меня свои пальцы так, как будто собирались измерить мне температуру. Они пытались превратить меня во что-то свое. Каждый говорил: «Лежи спокойно, со мной у тебя все будет иначе». Но иначе не получалось. В итоге они разочаровывались и злились. Может, я не такая уж и загадочная на самом деле. Почему у тебя такие странные просьбы; почему я должен причинять тебе боль; почему ты не рассказываешь, что с тобой случилось. Может, ты просто стерва.

А потом появился Джей Пи, и я взяла свою гордость, выложила ее на блюдечко с голубой каемочкой и с поклоном преподнесла ему.

Большую часть лета после окончания учебы я провела в Лондоне. По пятницам, после обеда, Папа привозил меня на вокзал. Я садилась на поезд, всегда на одно и то же место, – один час, семнадцать минут, – и в животе у меня порхали бабочки. У бабочек были когти; у бабочек были зубы. Жаркий, гремящий вагон, затем – тень и прохлада перрона. Джей Пи ждал меня за турникетами на Лондонском мосту. Он стоял, мимо текла толпа, и я любила смотреть на него, когда он меня еще не видел – как его глаза, перебегающие от одного лица к другому, ищут меня. Каждый раз, когда мы встречались, у нас как будто начиналось все заново: в первые двадцать минут мы смущались, постоянно перебивали друг друга – у нас обоих было так мало и так много чего сказать друг другу. В его квартиру на Де Бовуар мы добирались на метро, шли пешком от станции «Ангел», взявшись за руки, и, пока он рассказывал мне – о друзьях, о том, как он провел эту неделю, о планах на выходные, – бабочки у меня в животе становились вялыми и впадали в дрему. Продолговатые окна его квартиры выходили на западную сторону, и вечерний свет ложился аккуратными длинными полосами на половицы, книжные полки, кровать. Никаких интерьерных излишеств он не признавал. И на полу – тоже пусто.

Я старалась не забывать сходить в поезде в туалет прямо перед самым Лондоном, чтобы, когда мы окажемся в его квартире, он смог уложить меня там, где ему захочется – на диване, на письменном столе, по дороге в спальню. Такой секс всегда бывал торопливым, полураздетым, неэлегантным и быстро заканчивался.

– Мне нужно быть внутри тебя, – объяснял он, и мне пришлась по душе эта его потребность; нравилось мне это или нет, он как будто бы всегда должен был ее удовлетворить.

Когда он кончал, мы стаскивали с себя остатки одежды – сбившийся носок, сдвинутый вверх бюстгальтер – и, обнаженные, лежали на кровати или на пледе. Он приподнимался на локте и тянулся ко мне, улыбался, и от этого морщинки набегали на его полуприкрытые глаза.

– Скажи мне, – спросил он в один из первых наших выходных, прикасаясь ко мне, – скажи мне, как ты хочешь?

Я перевернулась на живот, положила руки под голову и ответила:

– Хочу, чтобы ты сделал мне больно.

– Скажи еще раз, – потребовал он.

Я послушно повторила.

Его лицо озарилось неторопливой улыбкой:

– Вот это мне повезло!

Когда я повстречала Джей Пи, за несколько недель до окончания университета, я решила, что его семья окажется такой же уютной и правильной, как и он сам. Мать, отец, дом в каком-нибудь графстве. Джей Пи наверняка умеет кататься на лыжах и играет на музыкальном инструменте. Он говорил с каким-то мягким, неопределимым акцентом и был бесконечно щедр – всегда стремился оплачивать напитки, ужины, мой проездной. Если я отказывалась, то всегда находила потом деньги – точную сумму – или в своем башмаке, или же они выпадали из книги, когда я распаковывала вещи.