– Поначалу, сразу после того, как мы принесли его домой, Саре все время снились сны. Точнее, кошмары. Или видеокамеры в колыбельке. Или что ваша мать приезжает из Нордвуда посреди ночи. Сара заказала охранную сигнализацию – такую, знаете, с лазерами, как в кино. Стоило барсуку подойти к дому, как она уже выскакивала наружу со строительным ножом. Прошло несколько лет, прежде чем она снова смогла засыпать спокойно. – Она вздохнула, склонившись над документом. – Я говорила ей – не сходи с ума. Мы с ней даже смеялись над этим – днем. – Она пододвинула мне документы, выглядывая поверх моего плеча в окно, на жаркую улицу, освещенную ярким солнцем.
– Ну, вам уже пора.
Я кивнула. Мы одновременно встали встали, и я протянула ей руку. Она пожала ее. Старая привычка – скреплять рукопожатием каждую завершенную сделку.
– Общественный центр, – произнесла миссис Кёрби. – Прекрасная идея. Мне нравится.
– Спасибо. Это все моя сестра. Идея в основном ее. Эви не похожа на нас всех. Она гораздо лучше.
Я пошла обратно к дверям, а мама Ноя следовала за мной. На этот раз я шла медленнее. Поднос с пчелками и засушенная орхидея на книжной полке. Свадебные фотографии вдоль лестницы. Свет из окон спальни падает на пол коридора. Фигурки героев Marvel охраняют камин. Возле входной двери – корзинка со шляпами, перчатками и солнцезащитными очками.
– Там такая жара. Я могу дать вам солнцезащитный крем, если хотите.
– Спасибо, не беспокойтесь, пожалуйста. Я припарковалась совсем недалеко.
– Вы уж меня простите.
«Легко просить прощения теперь, когда документы подписаны и нежеланная гостья уже стоит на крыльце».
– Все нормально, – сказала я вслух. – Больше я здесь не появлюсь.
– Может, я могу что-то сделать для вас? Я имею в виду, может, вы хотели бы узнать что-нибудь?
«Можете не рассказывать, я уже и так все знаю, – подумала я. – Когда я была в университете, он учился кататься на велосипеде. Зимой он играет в видеоигры или гоняет на горном велосипеде. Он не думает о деньгах или о боге. Он свободно ходит по школьным коридорам и, входя в класс, точно знает, с кем будет сидеть; и в его комнате пятиярусный книжный шкаф. Я представляю, как воскресными вечерами вы ужинаете все вместе, и иногда – я вижу это – вы не расходитесь и продолжаете сидеть за столом, хотя все уже съедено, разговариваете о крикет-клубе или предстоящей неделе. Я больше не буду ничего о нем спрашивать. Теперь я знаю все».
– Нет, – сказала я. – Все нормально.
Она уже начала закрывать дверь и одновременно следила за мной – я видела ее голову сначала в широком промежутке между дверью и косяком, а затем уже в узенькой щели между ними же. Я знала такую любовь. Свирепую до мелочей. Миссис Кёрби нужно было убедиться, что я ушла.
– Но все равно спасибо.
* * *
Ночь казалась бесконечной, крик ребенка, разносившийся по коридору, становился все громче и громче. Вдруг дверь открылась, и в нашу комнату нырнула Мать.
– Девочки, – сказала она. – Девочки, мне нужна ваша помощь.
В ее руках – ворох тряпья, а в него завернут ребенок – извивающийся, дрожащий комочек. Она опустилась на колени посреди Территории и выпутала его из тряпок, затем заметалась между нашими кроватями, ослабляя веревки, которыми нас привязали.
– Девочки, – повторила она. – Вы должны заставить его перестать плакать.
Она смотрела то на меня, то на Эви.
– Пожалуйста!
«Младенцы – это здорово», – подумала я.
У нас всегда был какой-нибудь младенец. Мне нравилась их мягкость, нравилось, как чудно они дергались. Они всегда смеялись, во что бы я с ними ни играла. Я подняла ребенка и положила его себе на колени.
– Эй! – позвала я его. – Эй!
Он таращил глазенки, смотрел куда-то мимо меня, через потолок и через крышу. Я подумала: как-то странно видеть его вот так – здесь. Что-то было не так. И я поняла: я не видела его очень давно. Какое-то время назад я перестала осознавать мир за пределами нашей комнаты. Наклонившись, пощекотала носом его нос. От него пахло этим домом: старой, грязной одеждой, немытыми тарелками, дерьмом.
– Почему же он не прекращает?! – воскликнула Мать.
– Ку-ку, – сказала Эви, выглядывая из-за моего плеча.
– Уже несколько дней… – сказала Мать. – Ваш отец…
И она оглянулась на дверь.
– Ты же у нас умная, – обратилась Мать ко мне. – Придумай что-нибудь!
Я прижала ребенка к себе. Его головка лежала у меня на плече. Он все равно плакал.
– Видать, не такая уж и умная, – бросила Мать.
– Я где-то читала, что чем больше ребенок кричит, тем он умнее, – ответила я.
Я пощекотала братику ступни, он изогнулся, и Мать забрала его, снова зарыла в тряпки. Мы перестали для нее существовать. Они остались вдвоем – мать и ребенок. Она бормотала молитву, обращаясь то к Богу, то к ребенку, шепча его имя. Умоляя его не губить себя.