Девушка из Англии

Фатих ушел, что-то бормоча о тупости иностранцев, женщин и неверных.

– Мэм-сагиб, – сказал Маджид неуверенным голосом, – прижигание поможет лучше всего. Оно его спасет.

Мальчик смотрел на нее расширенными, испуганными глазами, и Мод удержалась от вертевшейся на языке резкой отповеди.

Она лишь покачала головой.

Гарун умер без суеты, безропотно отойдя в иной мир. Свой последний вздох он испустил под внезапные крики восторга и радостный треск ружейных выстрелов, раздавшихся, едва на горизонте показались силуэты посланных за водой. Мод неподвижно сидела рядом с ним. Вдруг до нее дошло: она понятия не имеет, что делать дальше. Мод проплакала еще какое-то время, оставаясь в палатке слуги, но в конце концов вышла, чтобы рассказать другим о случившемся, предварительно убедившись, что слезы высохли.

– Зря вы не позволили прижечь его каленым железом, – проговорил Фатих, когда бедуины заворачивали Гаруна в одеяло и выносили из палатки.

Халид прочел строки из Корана над его телом, которое оставалось лежать на земле до захода солнца, пока они не собрали достаточно камней, чтобы навалить их поверх неглубокой могилы. Мод не стала оскорблять веру своего друга чтением христианских молитв, а вместо этого принялась искать в своем багаже какую-нибудь вещь, чтобы положить ее на памятном месте. Но Халид предупредил: то, что она оставит, заберет первый, кто здесь проедет.

– Я думала, кладбища являются священным для мусульман местом? Святым и принадлежащим вечности? – проговорила она сердито.

– К сожалению, это не кладбище. Это пустыня. Вера, конечно, не умирает и здесь, но с благочестием дела обстоят хуже. Он служил у вас долгое время?

– Да. Он был… он был очень мне дорог.

Ночью Мод почти не спала, и когда ей все-таки удалось немного вздремнуть, ей приснилась холодная вода – полные до краев сосуды с водой, до которых она не могла дотянуться. Утром у нее во рту было сухо, и, когда они отправились дальше, только она и Маджид, казалось, пребывали в мрачном настроении. Сыны пустыни вели себя как ни в чем не бывало. Они были веселы и счастливы тем, что ехали наконец к колодцу. «У бедуинов нет ни сердца, ни чувств», – писала она Натаниэлю, хотя знала, что это неправда. Гарун не был одним из них, и они видели много смертей. Позволь они себе переживать из-за гибели каждого человека, их запас чувств скоро бы истощился.

Маджид немного поплакал, когда они покидали каменную пирамидку, за что Мод была ему благодарна, хотя и подозревала, что он скорей боится за собственную судьбу, чем горюет о Гаруне. Мальчик еще похудел, и казалось, он исчезнет совсем, если станет еще тоньше. Они достигли колодца к концу дня, но вода в нем была грязной и неприятной на вкус. Верблюды отказывались ее пить. Воздух наполнился гнилым запахом, ревом возмущенных верблюдов и проклятиями их погонщиков. Скрепя сердце Мод взяла чашку и выпила ее до дна. Жидкость была ужасна на вкус, вызвала спазм в горле, но утолила жажду. Она еще раз наполнила чашку и снова выпила. С булькающим вздохом Малявка, самая маленькая верблюдица, последовала ее примеру. Затем один за другим остальные верблюды тоже перестали упрямиться и начали подходить, чтобы напиться. Халид, Фатих и другие смотрели в изумлении, а потом восторженно расхохотались.

– Госпожа – повелительница верблюдов, – сказал ей Убайд, улыбаясь. – Бог милостив!

В течение четырех дней они ехали по искрящемуся солончаку в окружении высоких и подвижных песчаных дюн. Помимо споров и пения бедуинов, единственным звуком был хруст соляной корки, проламывающейся под ногами верблюдов. Мод искала в себе остатки былого оптимизма, но тщетно. Без Гаруна она чувствовала себя совершенно одинокой. Пустыня казалась бесконечной, а жажда и голод не покидали ее ни днем ни ночью. От гнилой воды у нее началась диарея, из-за которой еще больше хотелось пить. Ее охватила слабость. Вечером они с Маджидом не смогли как следует поставить большую палатку, поэтому Мод решила воспользоваться маленькой, в которой раньше ночевал Гарун. Ее складная мебель на привалах оставалась лежать на земле сваленной в кучу. Никаких сластей не осталось, только немного чая, который Гарун научил Маджида заваривать. Мод говорила очень мало. Правда, она чувствовала, что Халид за ней приглядывает, – это давало чувство защищенности, и Мод была ему благодарна. Она по-прежнему сверялась с компасом и продолжала чертить карту, но вести журнал прекратила, и в нем больше не появлялось рисунков. Как-то утром она обратила внимание на свои руки – они были грязные, иссохшие, исцарапанные, трясущиеся.

Но вот однажды около полудня впереди на горизонте появилась дюна. Огромная волнистая стена золотого песка преграждала им путь, уходя вправо и влево так далеко, насколько хватало глаз. Она походила на готовую обрушиться волну и была обращена к ним своей подветренной стороной, вероятно гораздо более крутой, чем наветренная, с острым хребтом в верхней части.