Девушка кормившая чаек (СИ)

Филипп кусает согнутый указательный палец и шепелявит:

— Это была чистая любовь!

— Да ты просто жадный!.. — говорю я, придвигая к себе тарелку.

— Я не могу тратить твои деньги на других баб.

— В апреле, — перехватывает инициативу Ульрике, — я снималась для журнала «Плейбой». Я говорила, помнишь?

— Ах, да, — говорит Филипп, убирая руку с моего плеча и наклоняясь над столиком. — Вчера. Было интересно!

Его взгляд и в самом деле становится заинтересованным и я начинаю понимать, что все, о чем мне рассказывал Ральф, действительно правда. Все эти перепады настроения, которые я приписывала дурному характеру избалованного женским вниманием богача, на самом деле — отрепетированная до блеска игра.

Ульрике вскидывается, словно побитая собака, которую вдруг ласково окликнули. Несмело пока еще, но с такой надеждой в глазах, что я чувствую, как к горлу подкатывает комок тошноты. Мне хочется схватить ее за руку, потрясти за плечи. Прокричать в лицо: «Ты что же, слепая?!» Но по ее торжествующему взгляду, я вижу, что могу кричать, что угодно. Она не поверит ни единому слову.

Бросив на меня торжествующий взгляд, Ульрике, вибрируя восторгом как голограмма, начинает так подробно рассказывать о себе. Вдоль позвоночника бежит холодок. Как естественно и непринужденно он расспрашивает ее. Как элегантно и просто запутывает, заставляет выдавать те вещи, которые она хотела бы скрыть. Но стоит Ульрике сболтнуть что-то лишнее и слегка покраснеть под слоем тонального крема, как Филипп успокаивающе улыбается и ободрительно похлопывает ее по руке. Это поощряет ее к еще большему полету тупости. За пять минут мы узнаем о неудачном разводе, поисках мужа и третьей подтяжке лица.

— Слава богу, ты не из этих самодостаточных и богатых баб. Не хотел бы, чтобы моя вторая жена считала, будто бы имеет те же права, что я, — подыгрывает Филипп. — Зачем мне в спальне еще один кошелек?

Он откидывается на спинку стула, улыбаясь ей одними глазами, как улыбался мне, когда мы были на яхте.

— Я за патриархальный строй, — сообщает он пылко прищелкнув пальцами. Это придает его словам некий лихорадочный отзвук, словно в стуке кастаньет под бешенный ритм фламенко вспыхивает вокруг нас круг пламени. — Моя жена должна уметь только две вещи: быть красивой и слушаться. Зарабатывать деньги и принимать решения буду я.

Я рада, что этих слов не слышала Лона. У нее бы окончательно съехала крыша. Да что там Лона? Ульрике — эта, казалось бы, прожженная насквозь, опытная бабенка, с легким стоном подается к нему. В ее широко раскрытых глазах горит вера. Она произносит хрипло:

— О, Фил... Я даже не представляла.

Он смотрит на нее в упор, чуть приоткрыв губы, словно хочет поцеловать, но как только ее глаза увлажняются от ответного обожания, внезапно меняет позу и выражение лица. Отстраняется, словно закрывшись ледяной броней, прищелкивает в мою сторону пальцами.

— Эй, Сахарочек. Где твой преподобный брат?

— Молится, — мой голос звучит враждебно и я ничего не в силах с этим поделать. Ненавижу, когда меня называют так. — Возносит хвалы за все, чем господь в своей бескрайней милости одарил его.

Ульрике прячет торжествующую улыбку за чашку с кофе. Решила, что я ревную. Филипп реагирует на ее усмешку мгновенно. Заговорщицки улыбается, словно призывая быть внимательной к тому, что он сейчас скажет.

— Я уверен, что невзирая на все эти милости, он опускается на колени реже, чем Ули...

Она издает горлом звук, похожий на тот, что издает засоренная раковина, всасывающая в себя остатки воды. По лицу разливается смертельная бледность, а в широко раскрытых глазах застыло выражение, как у застреленного животного. Все это жутко смотрится в сочетании с еще растянутыми в улыбке губами.

Филипп делает глоток кофе:

— В чем дело? Я что-то не то сказал?

К Ульрике возвращается способность дышать и разморозив свою улыбку, она закрывает рот. Уголки губ все еще подрагивают, в глазах стоят слезы, но она продолжает сидеть.

— Ты ведешь себя непорядочно.

— А ты чего ожидала? — спрашивает он. — Что я от счастья умру, если ты ухватишься зубами за мой неокрепший член?

Она молчит, вытаращив глаза. Я — тоже. Стыдливо молчу. В ту ночь, когда я, наконец, соблазнила Ральфа, мне тоже казалось, что он от счастья с ума сойдет. Неужели, Фил и со мною говорил также, но я не заметила, как не замечает его тона Ульрике?

Это вновь возвращает меня к началу начал. Я начинаю мысленно анализировать поведение Филиппа и пропускаю ответную реплику. Он же фыркает, словно этот диалог начинает доставлять ему удовольствие.

— Естественно она гораздо больше мне нравится. Зачем мне брать на содержание старую девочку, у которой ничего нет, если я могу иметь молодую?

— Затем, чтобы с нею можно было поговорить! — Ульрике, похоже, на самом деле так думает.

— Разговаривать я предпочитаю с мужчинами.

Он проводит языком по губам, словно это последнее сорвалось с них помимо воли, устремляет на меня вопросительный взгляд.

— Ты спишь со мной из-за денег?

— Естественно. А ты со мной?

— Разумеется нет! Мне нравятся твои сиськи.