Ребека Форселль захотела спать одна. Она сочла разумным предоставить Янеку и Юханнесу немного пообщаться наедине. Правда, это не отменило бессонницы. Лежа на узкой кровати в кабинете, от потолка до пола заваленном книгами, Ребека читала в мобильнике новости, в которых ни слова не говорилось об исчезновении Юханнеса из больницы. С другой стороны, она сама звонила Класу Бергу по секретной линии и объяснила, что забрала мужа под свою ответственность и он может не беспокоиться. Знай Берг, как все обстояло на самом деле, обеспокоился бы еще больше.
В остальном о коллегах Форселля из МУСТа она старалась не думать. Ребека хотела осознать масштаб того, что только что услышала, и понять, почему ничего не знала об этом раньше. Ведь предупреждающих знаков было более чем достаточно. Прежде всего, срыв Юханнеса на базовой стоянке после возвращения и его отказ говорить. Ребека могла бы вспомнить и другие настораживающие моменты, которые теперь складывались в совершенно новое целое.
Однажды, года три назад, когда Юханнес только был назначен министром, он обронил в отношении Клары Энгельман странную фразу:
– Я все спрашиваю себя, о чем она тогда думала.
Был вечер, они с мальчиками отдыхали дома, в Стоксунде. Ребека насторожилась:
– Когда это «тогда»?
– Когда осталась одна.
Ребека ответила, что Клара ни о чем не думала, что, по всей вероятности, к тому времени она уже была мертва. Только сейчас ей стало ясно, что на самом деле имел в виду Юханнес, и это оказалось больше, чем Ребека могла вынести.
Глава 28
Клара Энгельман и в самом деле ни о чем не думала, когда ее оставили в первый раз. Температура ее тела упала до двадцати восьми градусов, а сердце едва билось. Поэтому она не слышала шаги, которые сразу поглотила буря.
Клара была далеко от этого мира. Она не осознавала, что положила руку на тело Виктора, или что тело, на которое она положила руку, принадлежит именно ему. В системе организма отключились последние защитные механизмы, и Клара оказалась на пороге смерти. В чем в чем, а в этом Клара была уверена – быть может, потому, что именно в этом ей так не хотелось сомневаться.
Супруг Стан изменял Кларе, открыто демонстрируя свое презрение, что, конечно, сказывалось и на их двенадцатилетней дочери Джульетте. Из этого ада Клара сбежала на Эверест, где пыталась доказать всем, что счастлива, – что, собственно, делала всегда. Но на самом деле она страдала от тяжелой депрессии, и лишь в последние несколько недель в ее жизни появился хоть какой-то просвет. Это была любовь к Виктору Гранкину и вместе с ней – крепнущая надежда на то, что Стана удастся-таки поставить на место.
Клара снова почувствовала себя сильной – по крайней мере, когда началось восхождение к вершине. Еще бы, ведь она съела так много полезного супа из черники. Но в считаные секунды тело обмякло и глаза слиплись. Клара мерзла все больше, пока не упала на снег. Сознание отключилось почти сразу. Спустя несколько секунд она уже не слышала страшного северного ветра, остановившего экспедицию. И только удары ледоруба снова вырвали ее из мрака и тишины.
Не то чтобы к ней вернулась способность воспринимать происходящее. Это был всего лишь стук, который все приближался, оставаясь при этом где-то по ту сторону. Она открыла глаза в тот момент, когда дыхательные пути освободились от ледяных заторов, а шаги уже стихли. Само по себе это, конечно, было чудом, потому что Клара давно умерла. Теперь же она, объявленная погибшей, снова увидела свет и поначалу ничего не понимала. Ничего, кроме того, что находится в каком-то из кругов ада. Клара смотрела на свои руки, ноги и ботинки и не вполне осознавала, что все это значит. Ничего удивительного, ведь она была в шоке. Но потом рука стала медленно подниматься, и Клара быстро вспомнила, что ее движениями можно управлять. Она попробовала – ничего не получилось. Потому что Клара была мертва, а ее тело насквозь проморожено. Но тут произошло нечто, что подняло ее на ноги.
Клара увидела перед собой дочь, настолько отчетливо, что захотела ее коснуться. И после четвертой или пятой попытки зашагала вперед, как лунатик с негнущимися руками. Клара шла на вой или крик – единственное, что могла теперь различить в окружающем ее мраке. Лишь спустя полчаса она поняла, что этот крик был ее собственный.
Нима Рита находился в мире, который всегда считал заселенным духами и призраками, поэтому на крик не обратил никакого внимания. «Кричи, если тебе так нравится, – подумал он, – кричи». Нима и сам толком не верил в то, зачем сюда поднялся. Похоже, он хотел с ней проститься, взглянуть на нее в последний раз. Надежды не осталось. С другой стороны, он слишком много слушал посторонних людей, и в результате оставил умирать тех, кого следовало бы спасать, а поэтому теперь для Нимы не имело никакого значения, куда он идет. Но он не сдался, это единственное было сейчас важно. Если ему суждено умереть, он сделает это с честью.