Девушка по имени Йоханан Гелт

Она, как и остальные камрадки, нахлобучила на себя странное сооружение из папье-маше и раскрашенного картона. Такую же «шапку» сунули и мне. Я стала примериваться, с какого конца за нее взяться, и тут вдруг осознала, что это за штука. В моих руках была аляповатая модель того, что природа поместила между ног самки рода человеческого, как бы та ни называлась – девочкой, девушкой, женщиной, вагинеткой или анархо-феминисткой. Когда-то я уже просовывала голову между этих больших и малых губ, но это событие произошло на заре первого дня моей жизни, а потому не запомнилось. Могла ли я представить, что двадцать четыре года спустя мне придется повторить тот же опыт, хотя и в противоположном направ-лении?

Кто-то толкнул меня в бок.

– Надевай, что ты стоишь, как столб! Выступаем!

«Господи! – мысленно взмолилась я. – Сделай так, чтобы об этом никто не узнал! Пожалуйста, Господи! Никто, особенно Мики. Иначе он засмеет меня насмерть, а мне так хочется жить. У меня только-только начало налаживаться, пожалуйста, Господи…»

– Надевай! Ну?! И возьми плакат!

Я выдохнула и просунула голову туда. Получилось совсем не страшно: наверняка в первый раз было намного больнее.

– Вперед, вперед!

Размахивая знаменами и плакатами, мы двинулись к кирхе, прямиком на полицейских. Защелкали затворы фотоаппаратов, телекамеры переключились с экранных див на наши… гм… головные уборы. На лицах ментов отчетливо читался ужас. Не исключено, что кто-то из них уже мысленно смирился с перспективой быть проглоченным тем, куда его уже не раз посылали. Но наша наступающая цепь милостиво остановилась, не доходя примерно десяти метров. В руках Менструазы Саган взвизгнул мегафон.

– Ватиканский поп – марионетка патриархального капитализма! – неожиданно грубым голосом прокричала она.

– Поп-марионетка! – хором повторили камрадки.

– Джизус – вагинетка! – ответно прорычал мегафон. – Долой угнетение вагин!

– Долой! – нестройно завопил хор, перед тем как перейти на более-менее слитное скандирование: – Поп-марионетка! Джизус – вагинетка!

Мы проорали эту бессмысленную чушь раз сто, не меньше, и я уже начала думать, что этим все и закончится, но тут заиграла музыка, двери кирхи распахнулись, и оттуда выбежала стайка празднично наряженных детей – лет, наверно, по десять. Нетерпеливо заглядывая внутрь, они расположились по обе стороны портала; у каждого через плечо висела на перевязи узорчатая сумка. Музыка стала слышнее, и наконец на ступени кирхи в сопровождении гостей вышла красивая пара: высокий стройный жених в солидном фраке и невеста, одетая в точности так, как оно и положено принцессам волшебных сказок. Стоявшие по бокам дети только того и ждали: они немедленно принялись с веселыми криками осыпать новобрачных лепестками цветов.

Это была свадьба. Настоящая свадьба. Принято считать, что каждая девочка мечтает о настоящей свадьбе. Понятия не имею, так ли оно в действительности, но в отношении меня – верно на все сто. Я мечтала, даже очень мечтала о свадьбе со всеми ее непременными причиндалами: сотнями гостей, фотографами, празднично украшенным залом, серебром на столах – и, главное, с платьем. Да-да, с ослепительно-белым платьем невесты, то есть меня. Эта белизна казалась мне чрезвычайно важной – возможно, потому что в моем непосредственном окружении господствовала грязь. Грязь улиц, грязь языков, грязь домов, мерзкая и безжалостная человеческая грязь. Мой первый муж Мени Царфати начал наш «роман» с изнасилования; хотя, думаю, если бы я потребовала сыграть «настоящую свадьбу», он бы не стал возражать. Но я не захотела: белоснежное платье невесты несовместимо с грязью насилия. Поэтому мы провернули свое бракосочетание, что называется, по-быстрому.

Потом появился Мики и вытащил меня из грязи. С ним тоже не получилось свадьбы – вообще никакой. Он просто объявил мне, что мы женаты, вручив при этом выправленные задним числом документы с новым именем и новой биографией. С его точки зрения, свадьба была излишней формальностью, обременительной и нелепой. И я снова не стала настаивать. Но мечта… мечта никуда не делась. Детская мечта, оставшаяся мечтой, – это как кенгуренок, цепко держащийся в кармане материнской души. Всякий раз при виде свадьбы меня охватывает странный трепет, и я не могу оторвать глаз от белого платья не-весты.

Всякий раз… – но раздавшийся прямо над моим ухом грубый рык мегафона, как грубый пинок под зад, вернул меня к грубой реальности. «Очнись, дура! – рычал мегафон. – Ты не там, на ступеньках, в белом платье, в окружении завистливых подруг и детей, забрасывающих тебя цветами. Ты здесь, в шеренге дебильных старых дев и трюхнутых молодых идиоток, а на твоей дурной башке – то, чье название неприлично произносить вслух! Как ты сюда попала, зачем, почему?»

Но, конечно, на самом деле мегафон изрыгал совсем другие слова.

– Долой буржуазный институт брака – основу патриархального угнетения! – проорала Менструаза Саган. – Долой капиталистическую семью – могилу женского равноправия! Брак – наш враг!

– Брак – наш враг! – хором повторили камрадки. – Брак – наш враг!