Девушка по имени Йоханан Гелт

– Да не переживай ты так, – сказал Коби, сочувственно наблюдая за пожаром, пылающим на моих щеках. – Остынь, хлебни пивка, это помогает. Хороший «Пауланер»…

– …Свежий, – упавшим голосом закончила за него я. – Да, ты говорил, помню. Но как это мне даже в башку не пришло… Боже, какая дура…

Он покаянно покачал головой:

– Знаешь, в числе многих моих слабостей есть одна, которая особенно страшна. Совершенно не могу видеть, как страдает красивая женщина. Сколько баррелей крови мне это стоило – не передать. Перестань, очень прошу. Или скажи, чем помочь…

Ого! Это меняло дело… Я быстро обдумала внезапно открывшуюся возможность и умоляюще взглянула на Коби.

– Ладно, если ты так настаиваешь… Помоги мне вот в чем. Я хочу участвовать.

– Участвовать? – удивился он. – В чем?

– В ликвидации группы Мансура. Вместе с тобой!

Отчего-то мне вдруг показалось чрезвычайно важным лично снять с пробега этих сволочей-клаусов и их братьев-мусульман. Возможно, потому, что они всего лишь час тому назад едва не искалечили меня бейсбольными битами. А может, было обидно за бездарно потраченную неделю и хотелось придать хоть какой-то смысл довольно бессмысленной поездке. Или, что скорее всего, я наконец-то почуяла восхитительный запах опасности. Ну а кроме того, Коби производил впечатление весьма информированного типа, способного ответить на пару-тройку интересующих меня вопросов, а значит, стоило продлить знакомство.

– Вот еще! – твердо сказал Коби. – Даже не думай. Мики мне не простит, если я втяну тебя в эту историю.

Я тщательно сморщила лицо, словно собираясь заплакать.

– Тьфу! – с досадой проговорил он. – Ладно, черт с тобой, бижу! Но только если будешь слушаться во всем.

– Ты не пожалеешь, – быстро закрепляя завоеванные позиции, пообещала я. – Смотри, во-первых, ты можешь поручить мне подложить в их фургон симпатичную аккуратненькую бомбочку. Во-вторых, если после этого кто-нибудь выживет, я очень неплохо стреляю. Не как Мики, но на двести метров из М-40…

– Отставить! – рявкнул Коби. – Так. Сиди здесь, не двигайся и, главное, молчи.

Он вернулся через десять минут еще более раздосадованным.

– Чертова забегаловка! У них вообще нет коньяка, только шнапс, причем грушевый! Даже не сливовый, прости Господи! Фу, гадость… На, пей!

– Пить гадость?

– Уже оспариваешь приказы? – ядовито осведомился он.

– Нет-нет, что ты… – Я хватанула германский одеколон.

Чего ни сделаешь ради пользы дела.

– Значит, так, – сказал Коби. – Не вздумай ничего никуда подкладывать и тем более стрелять. Нашего личного участия вообще не потребуется.

– Как это так?

– А вот так! Сегодня же немцам сольют подтвержденную информацию о Мансуре. Дальше они всё сделают сами – возьмут группу без шума и пыли, никто даже не заметит. Это очень важно, чтоб никто ничего не заметил. Если Мансуру удастся затеять уличный бой во время церемонии, он, считай, уже добился своего. Это ни в коем случае не должно превратиться в инцидент. Наша задача – проследить за выполнением и вмешаться, если что-то пойдет не так. То есть в самом крайнем случае, понятно?

Полчаса спустя я вышла из такси у ворот сквота. Бультерьеры анархистской проходной приветствовали меня почти дружеским рычанием. Я поднялась к кабинету Санта-Клауса и застала его за просмотром городских новостей. Старик выглядел озабоченным.

– А, вот и ты! – рассеянно проговорил он и снова повернулся к телевизору.

На экране показывали разгромленную площадь: битое стекло, брошенные сумки, рассыпавшиеся по мостовой овощи, измочаленную широкополую шляпу, одиноко валяющуюся, потерявшую свою напарницу туфлю, пустую детскую коляску, скомканные окровавленные тряпки, в которых угадывались чьи-то кофты, береты, платки… Затем переключили на параллельный репортаж из приемного покоя больницы: забинтованные головы, руки на перевязи, ссадины и синяки, боль и слезы.

– Что говорят? – спросила я.

Призрак пожал плечами:

– Что было, то и говорят. Столкновение демонстрантов из «Антифа» с участниками неонацистского митинга.

– Наверно, я не очень врубаюсь в местную специфику, но люди на площади мало походили на неонацистов. Обычные горожане, собравшиеся послушать уличного музыканта…

– Вот именно, что не врубаешься! – сердито перебил он. – Берешься судить, а сама не понимаешь ни слова по-немецки! Этот так называемый музыкант известен своими фашистскими текстами про германские леса, германские поля, германские деревушки… Всё у него германское, германское, германское… Что это, по-твоему, как не слегка завуалированный неонацизм? За кого, ты думаешь, голосуют его слушатели? За Систему! За традиционные нормы! Против беженцев, против «зеленых», против квиров и феминисток, против всех нас!

Я поспешила взять примирительный тон:

– Не кипятись, старина. Я вообще-то быстро усваиваю новый материал – нужно только, чтобы мне объясняли его очень-очень долго, медленно и подробно. Вот как сейчас: ты рассказал, я поняла. Спасибо. Но у меня на самом деле другой вопрос: когда мы будем обсуждать наши дела? Какие игрушки вам нужны? Сколько, в какие сроки?