Итак, как прошло, Батшева? В принципе, я могла бы скромно заметить, что по ходу спасла двух президентов, дюжину министров, родственников одиннадцати погибших спортсменов и небольшой симфонический оркестр в придачу. Но на это Мики, скорее всего, лишь усмехнулся бы. Во-первых, моя роль в этом подвиге была минимальной по сравнению с вкладом истинного спасителя. Во-вторых, и в главных, при всем уважении к юбилейной церемонии, ездила я в Мюнхен совсем за другим.
И вот как раз с этим «другим» наблюдался полнейший провал. Хуже того – абсолютно смехотворная комедия, идиотская мыльная опера. Я начала свой славный путь с проживания в обществе безумных «менструаз» и номерных «левыхгрудей», отзываясь сама на дурацкое погоняло «Клиторэмма Гольдман». В качестве этой Клиторэммы я расхаживала по улицам европейского города с нахлобученной на голову моделью женских гениталий. Затем, не удостоившись чести быть принятой в общество геев, трансов, драг-квинов, а также двуногих мужей и жен четвероногих представителей домашней фауны, принимала участие в постыдных нападениях на рестораны и мясные рефрижераторы. Чудом пережила несколько ночей в веганской спальне – без кислородного баллона и даже без противогаза. И, наконец, добралась до обители стритфайтеров – для того лишь, чтобы быть беспардонно использованной ими, как полезная дура, как тупая марионетка, в запланированной террористической акции.
Обо всем этом хотелось забыть, как о страшном сне, и уж, конечно, ни в коем случае не упоминать в ответ на вопрос: «Ну, как прошло?» Проблема, однако, заключалась в том, что значительная часть этого безумия была известна моему мужу из новостей, а о другой части он мог без особого труда догадаться по моей покаянной физиономии. Врать и придумывать не хотелось. Уже где-то над Кипром, изрядно помучившись и мысленно перебрав многие варианты – один хуже другого, – я остановилась на абстрактно-философской формулировке «любое знание небесполезно». Теперь я могла без проблем накатать докторат по современному анархизму, а еще лучше – выступить свидетельницей на судебном процессе о преступлениях этой сволочи против человечества.
Утешая себя этой сомнительной мыслью, я вышла в зал прибытия аэропорта – прямиком в объятия радостного Мики и восторженного Малыша. Мы в самом деле сильно соскучились друг по другу. Момент, которого я так боялась, наступил на подземной стоянке. Усадив мальчишку в детское кресло, Мики повернулся ко мне и с улыбкой, как бы между делом, поинтересовался, как прошло.
– Как прошло? – переспросила я и… и… и обнаружила, что просто не в состоянии вымолвить даже самое первое слово заранее заготовленной и выстраданной фразы. В следующее мгновение из моих категорически непривычных к слезоотделению глаз хлынули целые потоки – настоящее наводнение, грозящее затопить бассейн стоянки и ни в чем не повинные автомобили. К счастью, Мики принял удар на себя, остановив слезы плотиной широкой мужской груди.
– Ну что ты, девочка… – ласково твердил он, пока я рыдала у него на плече, выплакивая все унижения, гадости и подлости двух минувших недель. – Ничего страшного не случилось. Ну перестань… Ты вернулась в целости и сохранности, а это главное. Забудь этих дебилов, забудь. У нас есть чем заняться, интереснейшее дело. Обещаю, тебе понравится. Ну не надо, успокойся, не пугай Малыша. И вообще, любое знание небесполезно…
Естественно, от последней фразы меня тут же бросило в безудержный хохот, что обрадовало Малыша, но еще больше обеспокоило Мики. Неприятно, когда отправляешь в полет более-менее нормальную жену, а возвращается сумасшедшая истеричка. Эта мысль привела меня в чувство.
– Всё, всё, прости, милый… – пробормотала я, отстраняясь от плотины и обеими руками осуществляя осушение и мелиорацию физиономии. – Устала и соскучилась, вот и результат. Поехали домой.
Нужно отдать должное моему мужу: он больше ни разу не вспоминал ни о постыдной шапке из папье-маше, ни о веганах, ни о других моих художествах. Трудно поверить, но я не услышала от него ни упреков, ни шуточек, ни тонких намеков на мое тотальное фиаско. Ни одного «я ведь тебе говорил», или «об этом я тоже предупреждал», или «ну, и кто оказался прав?» Ни одного – как будто вообще ничего не случилось, как будто предыдущие две недели я провела не в Мюнхене, а здесь, в Офере, на семейной кухне, у Мики под боком. Честно говоря, я вовсе не уверена, что смогла бы на его месте вести себя столь же великодушно.
Но при этом было совершенно ясно, что вскоре наступит и следующий этап, когда Мики потребует – причем справедливо – права на свой собственный ход. Дескать, ты, Бетти, попробовала, теперь моя очередь. Неспроста ведь при встрече он сказал, что нам есть чем заняться… Так оно и случилось. Мики завел этот разговор на третий день после моего приезда. Мы как раз отправили Малыша в школу и мирно завтракали, заряжаясь ярким оптимизмом солнечного утра.