В голосе, который не должен, не может оборваться.
– Голди, я звоню, чтобы удержать вас от глупостей.
– От каких глупостей? – растерянно проговорила она.
– Тех, которые вы наметили. Оба подонка мертвы, но это не значит, что вы должны последовать за ними. Вы ни в чем не виноваты.
– Кто вы? – спросила она после секундного молчания.
– Помните книгу Айн Рэнд? Помните долину в горах, где собирались нормальные люди, сбежавшие от подлецов?
– Помню, – она горько усмехнулась. – Но этой долины не существует. Игра воображения.
– Верно, – сказала я. – Теперь эта долина – весь мир. Нормальные люди не имеют права убегать в смерть. Нормальные люди обязаны жить. Обязаны собираться вместе в своей воображаемой долине, узнавать друг друга и бороться. Бороться вместе, как это только что проделали мы с вами. Я не знаю, что вы там запасли – таблетки, петлю или бритву, но умоляю: уберите это куда-нибудь подальше. Вы обязаны продолжать. Вы должны это своим детям. Вы не имеете права оставлять их подлецам и фашистам. Долина – игра воображения, но вы-то реальны. И я тоже реальна. И нас еще много. Мы просто обязаны собраться вместе.
Я не знаю, откуда во мне рождались эти слова. Не знаю, кто и каким образом выкатывал их на мой язык. Они лились сами собой, без запинки, твердые и круглые, как чистая морская галька.
Мисс Маутсон молчала.
– Алло, Голди? – позвала я. – Мы меня слышите?
– Слышу, – тихо отозвалась она. – Кто вы?
– Джон Голт.
Я произнесла это по мгновенному наитию, не раздумывая, автоматически и лишь потом сообразила, что эти два слова, два выкатившихся камешка призваны прозвучать для Голди логичным продолжением ее же книжной аналогии. Она ведь сама рассказала мне, что в книге люди использовали это имя как пароль, узнавая друг друга по вопросу «Кто такой Джон Голт?». Клянусь, я не имела в виду ничего, кроме этого. Мисс Маутсон продолжала молчать, и я нажала на кнопку окончания разговора – просто потому, что на языке кончилась галька.
Мики тоже молчал. Машина стояла у тротуара. Молчала и я. О чем еще говорить после такой речи?
– Ты все-таки сумасшедшая, Бетти, – со вздохом сказал Мики. – Нарушить столько правил безопасности всего за пять минут – это надо суметь… Ладно, проехали. Ты выйдешь здесь. Мотель в трех блоках отсюда – прямо и направо. Жди меня к утру.
– Окей, – кивнула я и открыла дверцу «Кадиллака».
– Погоди, – остановил меня он. – Кто такой Джон Голт?
Я рассмеялась:
– Милый, ты даже не представляешь, какой это правильный вопрос…
9
В номере я первым делом разделась. Сняла с себя всё и сунула в отдельную сумку – к парику, вечернему платью и туфлям. К сожалению, я не могла сжечь это прямо сейчас, хотя очень хотела бы. Но не разводить же костер прямо на стоянке мотеля… Затем отправилась в душ и стояла там минимум полчаса, безуспешно смывая с себя невидимую глазу, но ощутимую всем моим существом грязь, слизь, кровь. Мне уже приходилось убивать, но не так. В ушах, заглушая шум падающей воды, по-прежнему звучал грохот опрокинутого на пол стула и хрип умирающего человека. Легко быть заместительницей Бога-судьи; куда труднее замещать Его в качестве палача.
Потом мне долго не удавалось уснуть; поворочавшись с боку на бок, я решила ходить по комнате из угла в угол, пока не устану. Я заставляла себя думать о чем-то приятном. Не о тех, кого повесила, а о тех, кого спасла. Например, о гостях мюнхенской церемонии, до которых не добрался террорист. Или об учительнице Голди Маутсон, которую, хотелось бы верить, спас мой телефонный звонок. Да что там «хотелось бы верить» – наверняка спас!
Это было понятно по звуку ее молчания, когда я открыла ей мое «настоящее» имя. Известно, что люди молчат по-разному: осуждающе, выжидающе, злобно, устало, заинтересованно или, напротив, утратив интерес… Молчание Голди было потрясенным и одновременно звонким, как будто она готовилась воскликнуть: «Наконец-то! Я так долго ждала этой минуты!» Если уж совсем начистоту, я потому и отсоединилась, что не знала, как можно ответить на такое восклицание.
Все-таки книжные черви, к коим, несомненно, относилась мисс Маутсон, – особенная каста. Их мир населен не только реальными живыми людьми и событиями, но и литературными персонажами, героями романов, историческими описаниями… Для меня какая-нибудь площадь или улица – не более чем площадь и улица, а для них – целое нагромождение басен, жизнеописаний и личностей. В этом доме жил некий Имярек, а в том – некая Плония, дружившая с неким Альмони, а затем первый приказал сжечь на костре вторую, в то время как третий подносил вязанки хвороста… И так далее и тому подобное – нет конца книжной реальности.