– …В волне загадочных смертей, прокатившейся в эти дни по городам и штатам Америки, – скорчив многозначительную гримасу, произнес диктор. – К директору школы города Шелдон мистеру Маккалифу и прокурору Скофилдского округа мисс Урбивай добавились и такие всемирно известные персоны, как активист движения «Черные жизни важнее белых» Пантерибагира Юзинг, профессор климатических наук Фокинс Покинз и гуру веганства Донт-ит Паргийот. И если две первые жертвы еще можно было списать на самоубийство и несчастный случай, то обстоятельства гибели других видных прогрессистов заставляют предположить…
В этот момент я перестала слушать, поскольку моего ошеломленного внимания хватало лишь на картинку. В кадре репортажа с места предполагаемого убийства прогрессивного активиста Пантерибагиры Юзинга появилась надпись, сделанная на стене торопливыми каракулями: «Кто такой Джон Голт?»
– Мики, – еле слышно проговорила я, – ты тоже это видишь? Или мне кажется?
Мой муж вздохнул с удвоенной силой. Если бы его аккумулированными вздохами можно было отапливать дома, их хватило бы на целую зиму не только городу Данбери, но и всему штату Коннектикут.
– Ну а ты чего ждала? Есть новости, которые бегут быстрее лесного пожара при сильном ветре.
Я недоверчиво потрясла головой:
– Но так не бывает. Я говорила о Джоне Голте с одним-единственным человеком: с учительницей Голди Маутсон. Только с нею…
Мики отошел от зеркала и сел на кровать.
– Ты – только с нею. Потом она – с пятью подружками: «Представляешь, Джон Голт вернулся! Неудивительно, что подлый Маккалиф полез в петлю! Люди снова спрашивают друг друга, кто такой Джон Голт!» Ну а подружки, само собой: «Ах, Джон Голт! Ох, Джон Голт!» – и к клавиатуре. У одной полтораста друзей в Твиттере, у другой – две тысячи в Фейсбуке, у третьей – десять тысяч в ТикТоке. И – бац! К утру следующего дня об этом знает четверть Америки. А к вечеру – весь мир. Чему ты удивляешься, Бетти?
– Но это же прекрасно! Это значит, что…
– Это значит, что нас с тобой уже ищут, – перебил меня Мики. – И самое умное, что можно сейчас сделать, – это попробовать смыться. Говорю «попробовать», поскольку не уверен, что еще не поздно.
Я взяла его за руку и включила максимально умоляющий режим.
– Милый, но мы уже подобрались так близко! Сегодня вечером все закончится. Какая разница, когда мы возьмем ноги в руки – прямо сейчас или через десять часов? Или даже меньше – через восемь часов! Ну сам подумай: что решат какие-то восемь часов? Чуть-чуть увеличат степень риска, только и всего. Зато есть шанс покончить с самим сатаной, отрубить змее ее чертову башку! Неужели мы упустим такую возможность? Я не верю, что мой Мики захочет соскочить с операции в последний момент…
Он погладил меня по голове, как и положено любящему мужу:
– Давай сверим предчувствия. У меня плохое, как этот смокинг.
– А у меня – чудесное! Как мое вечернее платье!
– Что ж, – усмехнулся Мики, – вот и проверим, чей прикид сильнее…
Не могу сказать, что вовсе не разделяла его опасений. По логике вещей, Мики был совершенно прав. Мой план формулировался преступно беспечным образом: «сначала войдем, а там будет видно», что абсолютно не соответствовало обычной тщательной подготовке наших операций. Мики никогда не полагался на импровизацию, заранее учитывал несколько вариантов развития событий и не выходил на дело без самого дорогого оборудования, надежных документов, новейшего программного обеспе-чения, запасного транспорта и проверенных путей отступления.
А тут… Тут действительно впору было загрустить: мы не смогли раздобыть даже более-менее приличного смокинга. Да и мои туфли, платье, грим и парик уже использовались накануне «самоубийства» директора Маккалифа; по-хорошему их полагалось уничтожить, а не извлекать на свет Божий всего две недели спустя, после того как я засветила этот прикид на видеокамерах ресторана. Но у нас реально не было ни времени, ни возможности раздобыть подходящую одежду, подходящее оружие, подходящий автомобиль, подходящую легенду. Старый план поместья, надыбанный мной в архиве местной инженерной управы, и два «глока» с глушителями – вот и всё, на что мы могли рассчитывать, помимо везения и собственной изворотливости.
И все же я твердо верила в успех. В конце концов, нами управляла сама судьба; наш маршрут твердо следовал направлению, указанному дрожащим артритным пальцем дряхлого рава Каменецки, а в моих ушах громче всяких сомнений звучал его надтреснутый старческий голос: «Йоханан Гелт! Йоханан Гелт!» Ведь именно рав впервые произнес это почти забытое имя, а я только повторила. Именно он – или нечто, внятное лишь ему, шаг за шагом привело нас сюда, в эту страну, в этот штат и в этот отель. И этот путь попросту не мог завершиться неудачей – а иначе на черта было затевать столь сложную извилистую интригу? Чтобы сгубить нас с Мики? Ха! Уж такую-то несложную задачку судьба могла решить намного-намного проще.