— Тебя? — кажется, от этой новости все недовольство Билли вылетело в окно. — Так-так-так. Ты напоминаешь мне мешок какого-нибудь воришки: в тебе полно всяких прелестей. Но что-то я не могу понять, как эта информация может быть полезна мне.
— На меня не будут делаться ставки. Точнее,
На лице Билли появляется подобие улыбки.
— Ты когда-нибудь раньше участвовала в скачках?
— Нет, но я отлично держусь верхом.
— А у твоего коня есть такой опыт?
—
— Она, — проведя по губам острым языком, усмехается Билли. — Что ж, людям нравится ставить на тех, чьи шансы невелики. А теперь прошу меня извинить. Мне нужно уточнить кое-какие коэффициенты. — Сняв шляпу с крючка, Билли водружает ее на голову.
— Как я могу вернуть остаток долга?
Билли будто бы не слышит меня: он приглаживает брови перед зеркалом.
Рядом с лицом Билли в зеркале появляется отражение Ноэми. Теперь, когда они стоят рядом, фамильное сходство бросается мне в глаза: острые скулы, квадратная форма лба. Люди всегда видят то, что им хочется.
— А ну, прохвост, отвечай, как ей вернуть остаток долга, — произносит Ноэми.
— Ладно.
Повернувшись ко мне, Билли одергивает жилет, чтобы полоски на ткани были, как и положено, прямыми линиями, а не зигзагами. На мгновение Билли о чем-то задумывается, и его взгляд устремляется куда-то в угол. Затем он так близко сводит брови, что кожа у него на лбу белеет.
— Один ненавистный мне человек тоже участвует в скачках. Ненавижу я его по той простой причине, что Бог дал ему абсолютно все, а мне при этом приходится горбатиться, адским трудом добывая каждый цент, — Билли резкими движениями расправляет рукава рубашки. — Но сейчас, судя по всему, дела его идут не слишком хорошо — есть в мире справедливость. И все же мне бы очень хотелось, что парочка самок обскакала его коня и жокея. Кстати сказать, этот жокей раньше частенько к нам захаживал, но мне пришлось его выгнать за непозволительную грубость с дамами, — Билли поправляет галстук, вероятно, чтобы подчеркнуть ироничность своих слов. — Пересечешь финишную черту вперед него — пузырек твой.
Я расправляю плечи.
— Я же сказала вам, что я в скачках новичок. Чудом будет, если мне удастся проехать всю трассу.
Билли оскаливается.
— Пускай мы с Богом сходимся не во всем, — Билли одним движением облачается в светло-коричневый сюртук, — но в чудеса я все-таки верю.
Я медленно выдыхаю. Значит, мне придется таскать каштаны из огня. Хорошо, обгонять мне придется не Амира. Бог, может, и дал Мерритту абсолютно все, но дела у богатого наследника Пэйнов просто не могут идти не слишком хорошо.
— Какого коня мне нужно обогнать?
— Его кличка — Жулик.
Сорок два
От микстуры Старина Джин становится очень вялым, но, кажется, не мучается от боли. В пятницу утром, еще до восхода солнца, он зовет:
— Сао Юэ.
— Дедушка? — я вскакиваю со своей импровизированной кровати. В глазах у Старины Джина стоят слезы, а взгляд его затуманен.
— Сао Юэ?
— Нет, это я, Джо.
У Старины Джина опускаются уголки губ, словно мой ответ его расстроил. Я подаю ему воды.
— Кто такая Сао Юэ? — мне приятно произносить это имя, в переводе означающее «изящная луна».
— Твоя бабушка. Это она дала мне табачный пузырек, — вздыхает Старина Джин. — Подарила в день свадьбы. Твой отец отнес его черепашьему сыну, хотел купить что-нибудь, чтобы впечатлить миссис Пэйн, какой-нибудь гребень. Он по глупости считал, что у них двоих есть будущее. Узнав, что он натворил, я… — Старина Джин морщится, — …поднял на него руку. Сказал, что он опозорил нашу семью и что ему лучше уехать. Я сказал, что больше не желаю его видеть.
Вздымающаяся грудь Старины Джина вдруг опадает, словно это признание что-то сломало у него внутри, и он заходится приступом кашля.
— Т-с-с, лучше помолчи.
Старина Джин качает головой.
— Я надеялся, что, если мне удастся вернуть персик, летучие мыши, приносящие удачу, вернутся. И, может быть, даже принесут с собой моего сына.
По щеке Старины Джина течет слеза, и он отворачивается, словно хочет ее скрыть.
Я вытираю его щеку рукавом ночной рубашки.
— Я сделаю так, что бабушкин пузырек снова окажется у тебя.
После нескольких часов изнурительной тренировки я привожу Картофелину в поместье Пэйнов, где все уже готово к празднеству. Садовники выстригли кусты в форме лошадей и так тщательно выкосили лужайку, что теперь она напоминает ковер. Беседка украшена шарами из цветов. Слуги, которых наняли специально к торжеству, оборачивают проволокой стеклянные банки со свечами — их потом развесят на деревьях. На праздник после скачек будет не стыдно пригласить самого президента Гаррисона.
Поправляя сбрую на Картофелине, я чувствую, что позади меня кто-то есть.