Я перекидываю ногу через седло, и во мне впервые за день просыпается радостное волнение. Я уже несколько месяцев не ездила верхом. Кажется, что ковбойское седло Старины Джина, купленное за доллар, сделали специально для меня.
— Но! — кричит Кэролайн, щелкнув вожжами, а ведь я еще не успела вставить ногу в стремя.
Вспомнив наказ миссис Пэйн, я ударяю Картофелину каблуками, и лошадь срывается с места. У меня перехватывает дыхание от того, какой резвой стала наша кобыла; в ее шаге не чувствуется и намека на былую хромоту. Мир для нее — это мяч, который она может пинать и на котором может подпрыгивать, наслаждаясь послеполуденной прохладой. Мы довольно быстро догоняем Кэролайн, которая скачет по Пичтри-стрит на север.
Слишком прямая осанка и приподнятый подбородок моей госпожи без слов говорят о ее отношении к той, что едет за ней, но я бы запросто обменяла спину Кэролайн на ее лицо. По крайней мере, у спины нет рта. Кэролайн кивает и машет тем, кого считает достойными такой чести, в том числе беременной женщине.
Кэролайн чихает, а затем двумя пальцами вытягивает из перчатки вышитый носовой платок. Я немного подгоняю Картофелину, и теперь еду вровень с Кэролайн.
— Мисс, не хотите остановиться?
Она пренебрежительно машет рукой.
— Миссис Неттлс выглядит так, словно проглотила целую планету. Если мужчины и вправду сильный пол, почему тогда они не рожают детей?
— Потому что тогда им пришлось бы вязать, я полагаю.
— Ха! — Кэролайн снова вырывается вперед, а я не могу надивиться тому, что наш разговор обошелся без оскорблений.
Мы едем в тени магнолий и красных дубов, что растут по всей Атланте. Деревьям ничего не стоит численно превзойти людей. Если бы тень можно было разлить по бутылкам и продавать по пять центов, Атланта была бы богаче самого Нью-Йорка.
Наконец мы останавливаемся на пустыре у церкви, чтобы напоить лошадей.
— Ой, тьфу! — Кэролайн вертится в седле, осматривая землю, а Фредерик наклоняет голову.
— Все в порядке, мисс?
— Кажется, я потеряла платок. Не думаю, что где-то далеко. Найди его.
Картофелина жадно глотает воду, и я спешиваюсь, пытаясь вспомнить, когда Кэролайн доставала платок в последний раз. Примерно квартал назад. Кэролайн вскрикивает, и Картофелина дергает ушами. Листья, окурки, какие-то бумажки, лошадиные лепешки… ага! Вот он, лежит в пятидесяти футах от меня, съежившись, словно птица. Я поспешно подбираю платок Кэролайн, пока на него никто не наступил, и возвращаюсь обратно.
Картофелина стоит в одиночестве и, опустив морду в воду, делает свое грязное дело. Я не сразу прихожу в себя. Кэролайн обвела меня вокруг пальца. Маслянистый запах обмана — вот и все, что от нее осталось. Миссис Пэйн предостерегала меня, но я позволила Кэролайн меня обхитрить с той же готовностью, с какой уселась бы сейчас на садовые качели. Я настолько глупа, что даже поверила, будто у нас с Кэролайн могут быть нормальные отношения. В очередной раз проклиная свою работу, я сажусь в седло.
За церковью домов на Пичтри-стрит становится меньше, а деревья начинают расти гуще. Я сворачиваю на ближайшем перекрестке, высматривая светлого жеребца Кэролайн. Справа начинаются высокие заросли травы, переходящие в луг. Вряд ли Кэролайн направилась туда: слишком много пыльцы для такого аллергика.
Проездив по Пичтри-стрит еще четверть часа и не обнаружив ни следа Кэролайн или Фредерика, я возвращаюсь к месту водопоя. Эта змея каким-то образом ускользнула от меня. Церковные часы отзванивают половину второго. За церковью начинается мрачное неуютное кладбище.
Кладбище.
— Мертвые умеют хранить секреты, — произношу я, подгоняя Картофелину.
Обычно мы обходим это кладбище стороной, но не потому, что боимся призраков. Много лет назад ходили слухи, что один китаец с «бешеными глазами» изнасиловал здесь белую женщину. Когда на месте преступления появилась жена сторожа с дробовиком в руках, мужчина убежал, и после этого все китайцы лезли из кожи вон, чтобы не выглядеть бешеными.
На земле вдоль мощеной дорожки виднеются свежие следы копыт. Я треплю Картофелину по шее.
— Все оказалось куда проще.
В зарослях папоротника наобум раскидано несколько надгробий, словно людей хоронили на том же месте, где их застала смерть. На мшистом ковре виднеются зловещие снежинки — цветки кизила, а холодный воздух напитан влагой. Статуи мучеников и святых со страшными гримасами и корявыми руками заставляют меня прибавить шагу. Как можно рассуждать о вечном покое? В таком месте просто невозможно уснуть.
Неудивительно, что прошлые камеристки Кэролайн продержались совсем недолго.
Земля становится суше, и следы видны уже не так отчетливо. Вскоре справа от нас возникает единственный на все кладбище склеп из белого камня. На нем высечена фамилия Инноченти. У входа в склеп высятся два ангела, а сама постройка со всех сторон окружена густыми зарослями. Тут-то и стоит Фредерик, привязанный к толстому стволу, а рядом с ним — пегий жеребец необычной окраски: в белых пятнах и с черной гривой.