У меня в голове звенит тревожный колокол. Ладья, самая сильная фигура в китайских шахматах, ходит в любую сторону, сметая всех на своем пути, а я — самая слабая пешка. Когда-то мы с Мерриттом могли дружить, но теперь мы выросли, и нужно провести черту. Мисс Ягодка на этом настаивает.
— Простите, сэр, но я работаю на ваших родителей. Мне пора.
По лицу Мерритта пробегает тень сожаления.
— Значит, мы не можем быть друзьями?
— Боюсь, что нет.
Картофелина уносит меня прочь, и на этот раз я не оглядываюсь.
Тридцать два
Печатный станок трещит и бряцает прямо у меня над ухом. Я снова решила послушать, что твориться у Беллов, только чтобы убедиться, что газета пока не закрывается.
Старина Джин сегодня опять ночует у Пэйнов. Я довязываю узел: мистер Баксбаум передал мне через Ноэми несколько катушек со шнуром.
Станок останавливается, и откуда-то издалека — слова, правда, неразличимы — доносится мягкий голос миссис Белл. Затем слышится голос Нэйтана:
— Пусть только попробует нам помешать, — он чеканит каждое слово. — Чем больше он старается, тем более жалким выглядит его сын.
— Если только «Конституция» не начнет настоящую травлю мисс Ягодки.
— Вот именно. Люди обо всем позабудут, — что-то обрушивается на стол — возможно, кулак Нэйтана. — Пока люди хотят узнать, кто она такая, ее анонимность играет ей на руку. Она может быть кем угодно: сестрой, подругой, соседкой. Потому-то ее статьи и вызывают отклик.
— Но что скажет твой отец?
— Он, конечно, будет очень зол. «Революцию надо принимать по чайной ложке, а не хлестать стаканами».
Я затыкаю переговорную трубу. При мысли о том, что я внесла раздор в семью Беллов, мне становится не по себе. Цепляясь носками за неровности на бетонном полу, я спешу в комнату Старины Джина.
Красный шелк аккуратно свернут. Старина Джин довел дело до конца. Мои пальцы скользят по плотной ткани, замирая на хризантемах, вышитых на шелке золотой нитью. Я вынимаю наряд из ящика. К моему изумлению, он распадается на два предмета одежды. В руках у меня оказывается блуза, которая скорее напоминает куртку с застежками по центру, и пара обтягивающих брюк, сужающихся книзу. Странно.
Скинув хлопковую ночнушку, я облачаюсь в творение Старины Джина. Ноги с легкостью пролезают в узкие штанины, и я туго затягиваю брюки на талии. Куртка мне немного велика. Пуговицы, пришитые по центру, чем-то напоминают золотых лягушек. Старина Джин владеет искусством плетения узлов даже лучше меня.
Я разглядываю наряд. Если я надену кепку, то со спины меня можно принять за Джонни Форчуна в шелковом жокейском костюме. Я топчусь на месте, задрав нос, словно напыщенный наездник.
Но кто возьмет замуж женщину в таком своеобразном наряде?
Я так резко замираю на месте, что с меня почти сваливаются носки.
Рост со Стариной Джином у нас одинаковый, но обхват талии у него на дюйм или два больше моего.
Этот костюм сшит не для меня.
В голове проносятся слова с афиши скачек…
Триста долларов — ровно столько Шан задолжал Билли Риггсу.
Совпадение? Все совпадения предрешены заранее.
Старина Джин собрался участвовать в скачках.
Наверное, поэтому Картофелина выучила путь до ипподрома. Мне в голову вдруг приходит мысль, что Старина Джин ест как птичка не из-за болезни, а ради дисциплины. Чем меньше будет вес, взваленный на спину Картофелине, тем быстрее она помчится. Снимая обманчивый костюм, я цепляюсь заусенцем за атласную ткань и принимаюсь сосать ноющий палец. Даже у самой красивой ткани есть изнанка, как, вероятно, и у Старины Джина.