Девушки из Блумсбери

Неделей позже Алек угрюмо сидел за столом мистера Даттона, пытаясь доделать закупки, которые все чаще просрочивал. Полки в главном зале художественной литературы уже начали заметно оголяться, что никогда не привлекало заглядывающих покупателей. Вивьен, судя по всему, была гораздо эффективнее, чем он опасался, со вздохом признал Алек, усердно пытаясь ее нагнать.

Он давно уже пытался ее нагнать, и не только на работе. И все равно не мог ее понять. Она отказывалась подчиняться чьим бы то ни было ожиданиям того, как должна вести себя женщина, и меньше всего – его. Как крайне завидному жениху, Алеку всегда трудно было поверить, что Вивьен скорее бы вовсе отказалась от романа с ним, чем простила прошлые грубые слова. Странным образом она вела себя как вдова – не меньше, чем Эллен Даблдей и Соня Блэр. С каким трудом будущие пассии могли сравниться с мужчиной погибшим – символизированным датой на обратной стороне часов, единственной сентиментальной привязанностью, которую Вивьен когда-либо демонстрировала. Гравировка продолжала сильно тревожить Алека, как и в то первое утро в постели: как одна память о другом мужчине могла быть для Вивьен более чем достаточной или хотя бы значить больше него.

Эви Стоун была совершенно права, приписав его поведение мужской гордыне. Неудивительно, что он получил такое удовлетворение, завоевав рабочее место, которое они с Вивьен делили, одновременно находя ее амбиции неприглядными, – очередная ирония, до сих пор ускользавшая от него. Подстегнутый эго, он работал усердно – и, не зная того, многим пожертвовал, чтобы заставить все выглядеть так, как, казалось, положено.

Все это привело к пустой, пирровой победе. Поскольку он принимал для победы исключительно неправильные решения – и поскольку Вивьен не меньше него была склонна к соперничеству, – он сам подстроил себе просто блестящее поражение. То единственное, что он в глубине души желал выиграть, – сама Вивьен – было потеряно навсегда.

Забавно, но оказалось, что другие мужчины в магазине не лучше него были способны разделить любовь и работу. Теперь Алек знал, что все их рабочие дела были лишь прикрытием для эмоционального томления, тогда как женщины все это время практически не отвлекались от работы. Для Герберта и Фрэнка магазин был лишь одним из аспектов партнерства, мастер-мореход Скотт окучивал хозяйку паба вверх по улице, и даже у лорда Баскина как будто был скрытый мотив для постоянных визитов.

Более того, магазин неприступно сопротивлялся изменениям и создавал именно ту удушающую рутину, от которой Алек отчаянно хотел сбежать, выбрав «Книги Блумсбери», а не работу в офисе. Эстетически, конечно, были преимущества в том, чтобы выглядеть ровно как и сто лет назад, когда 9-й граф Баскин выиграл его в карты. Был уют в исхоженных деревянных полах с резными георгианскими гвоздями и старыми дубовыми полками с вручную вырезанными соединениями. Покупатели также были удивительно верными, хотя многие утра Алек открывал входную дверь очереди стареющих мужчин с зонтами и газетами, тем еще созданиям прошлого. Они казались Алеку вымирающим видом, жаждущим и его забрать с собой за провал в писательстве, любви и дружбе. Потому что в последнем он подвел еще мистера Даттона и мистера Аллена.

Когда Алек начал работать в магазине сразу после окончания Второй мировой войны, он нуждался в новом начале. Коллеги-мужчины быстро стали ему будто братьями – а Герберт почти отцом. Он стал Алеку наставником и побуждал его достичь своего полного потенциала исключительно щедрым и любезным образом. Алек знал, что был золотым мальчиком задолго до того, как так его прозвал Фрэнк, – задолго до того, как Вивьен объявила его Тираном.

Что он продолжал ставить Герберту и Фрэнку в вину? Он должен был уже переварить то, что они хранили от него такой секрет. Если дело было в их гомосексуальности, почему он не мог просто отделить человека от акта? Он вспоминал злополучную лекцию Беккета, на которой Дафна Дюморье открыто флиртовала одновременно и с ним, и с Вивьен, и какую неловкость это ему доставило. Вивьен, с другой стороны, спокойно восприняла это как очередной комплимент. Определенно – и здесь Алек чувствовал нездоровую пульсацию ревности – она с огромным удовольствием весь вечер ловила одобрительные взгляды Беккета.

Алек вынужден был признать, что он ханжа. Он понятия не имел почему. Оглядываясь назад, он не мог найти причину. Он был таким, сколько себя помнил. Что-то в трансгрессивной природе секса и влечения его отталкивало, и от отвращения его освобождал только сам акт секса. Здесь он чувствовал что-то общее с Вивьен – с самого начала, с ночи их первой ошибки – разделенное, молчаливое понимание, что снаружи ждал завоевания целый мир, мир, который большинство не посмело бы исследовать.

Они повторили свою ошибку после успеха литературного обеда Вивьен. Но в этот раз ошибка, без сомнения, ознаменовала конец.