Девушки сирени

Как такое возможно? Они меня запомнили? Я никого из них не запомнила. Они знали мое имя? Мы же были так осторожны. Альфред сообщил мне, что поляки просили экстрадировать меня в Польшу и там призвать к ответу. Причем только меня. Остальные, по их мнению, причинили «кроликам» меньше вреда? Альфред оспорил ходатайство и выиграл.

Скоро придет и мой черед.

– Обвинение вызывает Герту Оберхойзер, – объявил Харди.

Фриц посмотрел на меня так, будто думал, что способен одним своим взглядом вселить в меня мужество. Я сделала глубокий вдох. В голове стучали молотки. Когда я заняла место для дачи показаний, перед глазами все поплыло. Я попыталась отыскать на балконе маму.

– Герта Оберхойзер, вы добровольно участвовали в опытах с сульфаниламидом? – спросил Харди.

– Опыты проводились над заключенными, которые были приговорены к смерти, – ответила я. – Они бы в любом случае умерли. А наши исследования помогали немецким солдатам.

Я наконец отыскала на балконе маму. Она прижала пальцы к губам.

А где же Гюнтер?

Харди махнул в мою сторону какими-то бумагами.

– Кто-нибудь из заключенных был расстрелян или казнен после проведенных над ними опытов?

– Да, но это были политические заключенные… – На свидетельской трибуне прямо передо мной зажглась красная лампочка. Мне следовало говорить медленнее – переводчик не успевал. – Политические… заключенные… приговоренные… к смертной казни.

– В ваших письменных показаниях касательно смертельных инъекций вы признались, что лично сделали пять или шесть. Это верно?

И зачем я признала это в письменных показаниях? Может, следует притвориться, будто я не понимаю перевод?

– Нет, – ответила я.

– Итак, вы делали инъекции, и после этих инъекций люди умирали. Это верно?

– Да. Но, как я уже говорила на предварительном допросе, инъекции делались с целью помочь пациентам избавиться от мучительных страданий.

– И в результате этой помощи они умирали? Верно? – уточнил Харди.

Я сфокусировала взгляд на своих руках, которые были сложены на коленях.

– Нет.

– Повторю вопрос: и в результате этой помощи они умирали? Верно?

Сердце колотилось в груди, а я не отрываясь смотрела на руки.

– Как я уже говорила, эти пациенты испытывали смертельные мучения.

– Мисс Оберхойзер, вас повышали в звании, вы были награждены медалями?

– Меня наградили крестом «За военные заслуги», если я правильно помню.

– За какие именно заслуги?

– Я не знаю.

Харди облокотился обеими руками на трибуну и подался вперед.

– За ваше участие в экспериментах с сульфаниламидом?

– Разумеется, нет.

– У меня больше нет вопросов, ваша честь.

Хоть и существовали свидетельства о том, что американцы проводили эксперименты, подобные тем, за которые нас судили, американские судьи были явно потрясены, и в итоге все уперлось в вопрос добровольного участия в опытах.

Мне оставалось только гулять по садику в тюремном дворе и ждать.

Фриц после суда, казалось, был психологически опустошен. В то время как другие доктора пытались собраться и найти какой-то способ избежать обвинительного приговора, Фриц ушел в себя.

Нам запрещалось разговаривать в зале суда, но однажды, когда мы садились в лифт, он успел сказать мне пару слов.

– Они могут повесить меня хоть сегодня. Со мной все кончено.

В процессе по делу врачей Фриц – единственный, кто признал свою вину. Этот факт не остался незамеченным другими врачами, которые были полны решимости до конца отстаивать свою невиновность.

В день вынесения приговора, двадцатого августа одна тысяча девятьсот сорок седьмого года, я надела предоставленное судом черное платье-пальто с белым воротником. Сердце сильно билось о грудину, пока я слушала, как моим коллегам в огромном зале суда одному за другим выносят приговор. Я ожидала своей очереди в коридоре за деревянной дверью. Рядом молча стоял американский охранник. К этому времени я уже достаточно хорошо освоила английский, чтобы понять, какая участь ожидала доктора Гебхардта.

– Доктор Карл Гебхардт, Военный суд первой инстанции установил и признал вас виновным в военных преступлениях, преступлениях против человечности и участии в организации, которая признана преступной международным военным трибуналом, и по полному списку обвинений, вынесенных вам до этого момента. Карл Гебхардт, вы признаетесь виновным в преступлениях, за которые вы осуждались и осуждаетесь сейчас, и приговариваетесь Военным судом первой инстанции к смертной казни через повешение.

Дышать становилось все труднее. Наступила моя очередь. Дверь плавно открылась, я вошла в зал суда и надела наушники. Поискала глазами маму. Зал суда окрасился яркими, насыщенными цветами.

– Герта Оберхойзер, Военный суд первой инстанции установил и признал вас виновной в военных преступлениях, преступлениях против человечности и по полному списку обвинений, вынесенных вам до этого момента.

Как только в наушниках прозвучало слово «schuldig», я схватилась за перила.

Виновна.

Потом зачитали приговор. Я оцепенела.