Дежавю. Антология

На Пасху в жилы мира входит тонкий холод:
как шок от слов врача о раковой болезни, —
особенно когда душой и телом молод,
и ничего нет просто жизни нам любезней.

Подобно скальпелю, что режет без наркоза,

тот холод ткань живую мира рассекает, —
и память о надрезе узком, как заноза,
нас до скончанья наших дней не покидает.

Нам кажется, что есть на этом свете вещи —

мы к ним пасхальную пронзительность относим —
что глас иных миров нам возглашают вещий, —
хоть мы по слабости о том их и не просим.

Так свойствен апогей любой хорошей драме:

но дальше жизнь идет, как караван верблюжий, —
нам мало что дает портрет в парадной раме,
написанный с душой рукою неуклюжей…

Сюжет надуманный там о спасеньи мира,

соединившись с линией жестокой казни,
напоминает худшие места Шекспира, —
но здесь секрет читательской приязни!..

Нам неприятно слишком гладкое искусство:

ведь жизнь и смерть сопряжены совсем не гладко, —
и хочет самое глубокое в нас чувство,
чтоб неразгаданной осталась их загадка.

И как почти всегда проходят в болях роды —

намек прозрачный на финальные страданья —
так этот снег на первых детищах природы
спешит провозгласить начало увяданья.

Якорь вины

Мы часто нашим ближним причиняем боль
не для того, чтоб их намеренно обидеть, —
неблагодарную разыгрывая роль,
должны бы в зеркале себя в тот миг мы видеть!..

Но за уколом снова следует укол:

будь то усмешкой, словом, взглядом иль поступком, —
и себя надвое свершившийся раскол
фиксируем мы несмутившимся рассудком.

Как может человек спокойно мучить тех,

кого на сердце он отчаянно так любит?
а может, этот однозначно смертный грех
мечту в прогнившем чреве светлую голубит?

Ведь как же втайне мы того благодарим,

кто сносит все от нас без страха и упрека!
и сторицей воздать желанием горим!
но можно ль добродетель сделать из порока?

И хочется из неземного далека

ладони положить на дрогнувшие плечи, —
но из раздвоенного жалом языка
совсем иные выползают с шипом речи.

И все-таки как вслед за гноем льется кровь

и долгожданное приходит облегченье, —
так после оскорблений странная любовь
в нас поселяется монашкой в заточеньи.

Бесплодными обидами истощена,

она не создана для жизни полноценной, —
однако будет ожидать нас лишь она
после спектакля за прикрытой ширмой сценой…

Итак, — рождений и смертей круговорот

чтоб не развел нас больше с нашими родными,
чувство вины мы запускаем в оборот, —
и как же этой древней мудростью сильны мы!

Так в жесточайшие былые времена

вина людей соединяла в той же мере,
в какой литая цепь — для всех гребцов одна —
пожизненно приковывала их к галере.