Дежурный после полуночи

Николай поднял глаза на говорливого товарища и, мысленно чертыхнувшись, слабо кивнул: ноги ещё не окрепли и едва разгибались в коленях, не стоило даже заикаться о том, чтобы удерживать тело в вертикальном положении. Мужчина размял покалывающую шею и наконец полноценно оглядел помещение: в двух дальних углах пыльного барака расположилось несколько незнакомых семей; в центре были сложены вещи и растянуты тонкие тканевые островки, защищавшие немногих безымянных спящих от устилающего пол песка; на стенах, в зазорах между криво поставленными бетонными блоками, виднелись каким-то чудом проросшие сорняки и мох; а у ближней стены, наконец, замаячили знакомые лица – преимущественно дети да совсем юные подростки из родной группы. Сидевшая вразнобой толпа активно переговаривалась, читала и мастерила что-то под надзором ходящей туда-сюда Маши.

– А где все остальные? – Николай перевёл взгляд на Петю, который всё это время продолжал рассказывать очередную несуразицу, как обычно, нисколько не задетый отсутствием внимания «слушателей».

Товарищ смолк и ещё с мгновение обдумывал вопрос, прежде чем понять, что от него хотят услышать:

– Работают. На стройке. Тут не так много способов раздобыть еды. Самый популярный – колотить бараки для новых беженцев. А они всё прибывают и прибывают. Сейчас тут около двух миллионов ожидающих переправы. Ещё можно в порту на погрузке пахать, но туда хрен попадёшь. Если совсем повезёт – к местным в рыбаки устроиться, но это уже вообще за гранью фантастики. Так что остаётся только стройка. Военные говорят, что у нас есть ещё около месяца, пока не придёт холод и радиация. Здесь никого не бомбили, а от заражения из Китая пока защищают горы, но это ненадолго. Всё как и говорил профессор: безопасно осесть можно будет только за океаном.

– Безопасно… – безжизненно протянул Николай. – И сколько они уже приняли и ещё смогут принять? Миллион? Два? Пять? Весь мир не уместишь в одной Австралии.

– Это начало. Главное – мы добрались! – на мгновение опешив, Петя вновь засиял оптимизмом. – Теперь всё точно будет хорошо! Нам осталось только дождаться своей очереди.

– Ну, мы с тобой-то её точно не застанем.

– Хрень несёшь! – неожиданно злобно бросил нахмуривший брови товарищ. – Мне давно так хорошо не было, как сейчас. Ничего не болит и не ломит!

Николай настороженно напрягся, призадумался и прислушался к собственному телу. И впрямь, несмотря на тяжёлое пробуждение, впервые за долгие недели и месяцы организм чувствовал себя хорошо. Действительно хорошо. Не было кровотечений из всех отверстий, желания отрыгнуть собственный желудок и вечно кружащейся головы.

– Вот и она, – утвердившись в своих опасениях, совершенно безэмоционально констатировал мужчина.

– Тебе ведь тоже лучше, да?! Говорил же, что мы справимся! А ты всё твердил, что только хуже будет! Хреновый из тебя врач получается! – беззлобно пошутил товарищ, растеряв недавнюю грубость и расплываясь в облегчённой улыбке. – Видишь, мы выздоровели! Наконец-то!

– Нет, Петя. Мы не выздоровели, – слабо замотал головой Николай, глядя на собственные руки. Кожа вновь обрела живой тёплый цвет, поборов ставшую привычной трупную бледность. – Как давно ты так хорошо себя чувствуешь?

– Ну… Со вчерашнего вечера. Уж скоро день как, – закивал сам себе молодой человек. – Чего ты не радуешься-то? Что не так?

– Это предсмертная ремиссия, Петя.

Лицо собеседника вмиг изменилось. Но, вопреки ожиданиям Николая, оно не исказилось гневом или слезами отчаяния от несправедливости, а лишь отобразило искреннее непонимание, смешанное с каким-то трудоёмким умственным процессом. Невольного зрителя всей этой гаммы чувств сильнее всего поразило бы то, что в бегающих глазах он не увидел бы ни смирения, ни первородного страха. К текущей стадии неизбежности должно было остаться что-то одно. Все мосты давно перейдены и сожжены, перед ногами осталась лишь кромешная бездонная пропасть, а Петя просто сидел, оживлённо обмозговывая услышанный приговор.

Вдруг сбоку послышались лёгкие шаги и тонкий голосок:

– Доктор! Доктор Николай!

Столь близкое раньше и столь далекое нынче слово всё ещё отзывалось в груди отвращением и горечью, особенно будучи произнесённым с такой наивной теплотой. Мужчина мотнул головой, перевёл взгляд на подошедшего восьмилетнего мальчонку и через силу слабо улыбнулся:

– Привет, Лёша.

– Это вам! – ребёнок протянул вырванный из альбома лист, на котором был нарисован сидящий и улыбающийся Николай. Изображению явно не хватало анатомической точности и художественного мастерства, но оно всё равно отличалось качеством, неожиданным для столь юного портретиста.

– Ого! – даже раскрыв рот, воскликнул Петя, хвалебно потрепав мальца по волосам. – Да ты сможешь стать отличным художником!

Ребёнок смущённо заулыбался:

– Я там даже подпись в углу сделал, чтобы все знали, кто нарисовал! Пожалуйста, выздоравливайте, доктор Николай!

– Спа… – на сей раз в горле не просто встал ком, а, скорее, кто-то перевернул товарный состав. Мужчина шмыгнул носом и уставился в светлые, полные жизни детские глаза. – Спасибо, Лёша.