Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному

Хемингуэй встретился со своей первой учительницей уже сильно поддававшим. Поскольку известно, что еще в самом начале отношений он обещал Агнессе выпивать за покером не больше одной рюмки анисовки. Речь наверняка не о том, что девица была против пары-тройки рюмочек — ее пугала недетская страсть 19-летнего любовника к этим «оплетенным бутылкам вальполичеллы». И Агнесса бросила Эрнеста. Потом, правда, просилась назад, но, обманутый раз, он был непреклонен и — тут даже биографы не лукавят: «искал забвения в алкоголе»… «Я уверена в вас. Вы будете благоразумны», — писала она на прощание…

Благоразумие же никогда не было его сильной стороной, и всякое очередное любовное фиаско (их — прежде всего) он топил в градусе. Всю жизнь. Выпивка, писал Хемингуэй, «дает возможность примиряться с дураками, оставлять в покое работу, не думать о ней после того, как ты с ней разделался… и спать по ночам». Будем справедливы: для человека, всерьез страдающего от перечисленных проблем, это достаточно веский аргумент ЗА питие…

И чтобы уж совершенно развеять мысли о возможном с нашей стороны преувеличении, вобьем в репутацию этого здоровяка поистине осиновый кол: Эрнест Хемингуэй был завзятым абсентистом. Никто из американцев не писал об этом колдовском — «мутноватом, горьком, леденящем язык, согревающем мозг и желудок, изменяющем взгляды на жизнь» зелье так ностальгически убедительно, как он. Уже обосновавшись во Флориде, писатель регулярно получал «жидкую алхимию» с Кубы. Из его письма 1931 года: «Напился вчера абсента и делал трюки с ножом. Получилось очень хорошо, когда бросал его из-под руки в рояль»…

После получения Нобелевской премии писатель пил уже почти беспробудно. Пишут, что в 1956-м он «напивался КАЖДУЮ ночь шотландским виски или красным вином и был совсем плох… Выпитая с утра текила или водка частично восстанавливала его силы ко времени ленча…» Впрочем, отдадим должное и тому факту, что к тому времени Хэм был уже реально болен психически и проходил серьезное лечение (в том числе — электрошоком), о чем, разумеется, в свой черед будет рассказано подробно…

Одним из последовательнейших поклонников Хемингуэя был и до поры советский, но навсегда антисоветский беллетрист Сергей ДОВЛАТОВ — такой же здоровяк, талантище и, увы, выпивоха. «Алкоголизм излечим, пьянство — нет», — было едва ли не его жизненным кредо. Довлатов воспринимал алкоголизм как норму, как единственный органичный и почти не стыдный способ существования — писателя, по крайней мере. Как не менее яростный поклонник его творчества, автор данных строк не рискует удариться в пересказ бесконечных нетрезвых похождений кумира — открываем и читаем (перечитываем) сами. И ограничивается всего одним из любимых его афоризмов: «Об одном в жизни жалею — вино хорошее осталось»…

В 1970-м «Тайм» ошарашил соотечественников жестоким откровением: пятеро из шести американских Нобелевских лауреатов по литературе были хроническими алкоголиками. Помимо упомянутого Хемингуэя в список попали Юджин О’Нил, Синклер Льюис, Стейнбек и Фолкнер. История болезни каждого из них по-своему неповторима. Но за ФОЛКНЕРОМ и тут осталась своеобразная «пальма первенства»: он оказался единственным американцем, находившимся в момент присуждения ему высшей писательской награды в стадии затяжного алкогольного клинча. О чем в тот момент, разумеется, пытались вежливо умолчать. Вскользь упоминается о том, что в Стокгольме старина Уилл снискал репутацию самого неразговорчивого из всех лауреатов, на протокольных приемах, обедах и пресс-конференциях старался держаться в тени и говорить как можно меньше. А речь свою прочел до того «быстро и невнятно», что большинство присутствовавших тем вечером в зале ознакомились с ней лишь на другой день — из газет…

Он пил с детства. К стакану его пристрастил дед-банкир. К восемнадцати годам парень накачивался уже наравне с местными любителями заложить за воротник… В двадцать лет он собрался на Первую мировую и поступил в канадские Королевские военно-воздушные силы, но на фронт не попал: потерпел аварию во время учебного полета на тренировочном самолете. В кабине нашли пустую бутылку из-под виски…

Счастливо женившись на женщине, согласия которой ждал с самого детства, вскоре Уильям потерял ребенка. И начинающий уже писатель, он снова запил — теперь от немыслимого горя. Тогда же попытался убить себя, направив автомобиль в телефонную будку, но обошлось…

Свой лучший роман «Свет в августе» Фолкнер писал, не зная просыху: «Я пью, чтобы успокоиться и свалиться с ног в полном изнеможении». Он заработал алкогольное истощение, белую горячку, язвенную болезнь, падал с лестниц, ломал ребра и позвонки, повреждал голову. Его преследовали провалы памяти. Некоторые особенности литературного стиля Фолкнера (длиннющие предложения с внезапными обрывами) специалисты склонны объяснять исключительно тем, что многое творилось им во хмелю. И сам он в ответ на просьбу разъяснить тот или иной пассаж частенько отшучивался: «Откуда я знаю, что это значит? Я был пьян, когда написал это».