Диалоги. Извините, если кого обидел.

Это как приходит приказ по армии, оставить насиженные блиндажи и оттянуться к лесочку. Блиндажи обжиты, обклеены фотографиями любимых, по каким-то причинам их нужно оставить — ну там, защищать тяжело, или, перегруппировавшись, можно решить иную задачу. Конечно, командир может профукать эту жертву, а может что-то выиграть. Мнения солдат, по логике войны никто не спрашивает.

— Н-ну, видимо, да. Только всё равно не совсем понятно, почему раньше блиндажи «насиживали», не смотря на мировое сообщество, не говоря уже об арабах, а сейчас вдруг взяли и оставили. У командования тоже ведь логика какая-то должна быть.

— Есть, конечно. Но и начальство меняется, и военная обстановка. Всё упирается в общественное отношение. На мой взгляд — эти земли военный трофей — такой же, как Восточная Пруссия и Курильские острова. Легитимность военных приобретений нигде не прописана. Может быть два варианта — если солдаты сидят в своём отвоёванном блиндаже, а для того, чтобы их поддержать, нужно ползать по-пластунски с сухарями и водой, теряя бойцов по пути — ну его, это дело, отступаем. В ожидании наступления на островке сидеть можно, но если оно отложено — лучше оттянуться назад. Скажем десять лет подряд (это фантазии) можно было профилактически отстреливать врагов, подползающих к блиндажу, а теперь наблюдатели союзников попросили этого не делать. Наконец, каптенармус доложил, что снаряжение для этого дела вышло очень дорогое. Раньше это было приоритетом, а теперь — нет. Ну, и, наконец, можно извлечь из этого правильный PR. Вот, сказать, как мы переживали, как мы плакали, мы оставили потом и кровью политое… Мир, ты осознал нашу жертву и добрую волю? И мир кивнёт, что осознал. Отведёт глаза, если кого-то, кто с неясными намерениями подползёт к другим блиндажам, случайно переедут танком.

Или не кивнёт.

— Да, логично.

Диалог DCCCLVI

— Все сейчас хвалят Овидия, а я не читал. Может, посоветуете с какой его вещи начать?

— Я бы начал с «Записок о Галльской войне». Говорят, правда, что «Золотой осёл» переведён лучше.

— Ну вы посоветуете, тоже. С чего нужно начинать читать Овидия, так это, конечно же, с «Илиады», мощная вещь и очень легко читается, благодаря так называемой «сапфической строфе».

Диалог DCCCLVII

— Я бы вообще всех филологов бы вывел к оврагу.

— А кто же тогда про сюжет с фабулой стал бы делать волнующие открытия? Вот откуда б вы узнали о сюжете и фабуле? Неужели же сами бы стали трудиться, пальчики о клаву бить? Ох уж эти московские…

— Я не понимаю, отчего в вашем призрачном городе вы так тревожны? Приличного человека вообще такие вопросы не должны волновать. Меня вот совершенно не волнуют. Какой там сюжет? Какая тут фабула? Какая разница? Хуй знает. Я не знаю, и ничего себе — приличный человек, между прочим. Вилкой пользуюсь.

— И водку в кальян льёте. Делают так, скажите мне, приличные люди? И вилки у вас все гнутые, мне все время разгибать их приходится, чтобы попасть в сморчок, который вы в ослеплении груздем величаете. И книги у вас на полу лежат кучей, и Талдыгундин среди них, и Пфальц-Голштинник.

— Ну уж нет. Опять у вас аберрация. Водку в кальян это вы лили, а не я. Пфальц-Голштинник у меня никогда на полу не лежала — у неё, слава Богу, муж есть, и она приличная женщина. Кто такой Талдыгундин, я и вовсе не знаю. Вилки произвели китайцы — с них и спрашивайте. Года два назад вы сами на этих вилках окалину нашли, и ничего, не жаловались.

— Ваша жизненная позиция целиком выстроена на фундаменте отрицания очевидного: вы при мне несколько раз попрали пятой книги этих великих писателей, пробираясь из одного угла комнаты в другой, вы и сами не знаете всего того мусора, которым заполнили дом — и это, надо признать, печально; Талдыгундин притом у вас с закладками — почитываете. И отчего ж вилки китайские? Кто намекал на наследство тетушки-фрейлины?

— Вот видите, какие у вас фантазии от пива? Я ведь фантастов, да и прочие книги не читаю — мне их пересказывает брат Мидянин. Как я могу попирать пятой (если бы и захотел) рассказ Мидянина? Он же состоит из колебаний воздуха! Да-с! Стыдно-с! А все вилки — да, теперь китайские. Фрейлинские вы, когда приходили вместе с каким-то Панаевым пьяные и того-с… Спиздили-с.

— Да уж когда вы пятой-то книги попирали, стыдно-то вам не было, а теперь все на Мидянина валите, который хороший и вообще «да-с» говорите. И вы тут решительно упоминаете слово «спиздили», а ведь уже буквально всем про вас буквально все известно, ведь вас уже и из критиков хотят попросить, причем — попросить как следует..

— Из критиков?! С тем же успехом меня можно попросить из Шведской академии. Пусть сначала они меня туда примут, а то — ишь. Старинные вилки украли ещё в 2005 году. Теперь ими в Питере едят — все ими и ели. Те самые сосиски, что хозяин отнял у кота и подал московским гостям. Писателя Пронина тогда ещё врачи с поезда снимали.

— Так это были врачи?!

— Ты меня удивляешь. Ты же сам с одной из них белый халат снимал. А стетоскоп, наоборот, велел ей не снимать.