Диалоги. Извините, если кого обидел.

— Я всё же вмешаюсь. Во-первых, я те вилки давно пропил в дни черного безденежья, а во-вторых, это были не ваши вилки.

— Так вы же сказали сами: «Погляди, Владимир Сергеевич, на китайский ритуал!.. Видишь, вот у тебя вилочки и ложечки серебряные? А вот видишь, их нет. Такой вот ритуал, понимаешь? Были — а вот и нет»!.. А потом напряглись страшно, да как заорёте: «Ло-о-ожки не-е-ет!» А потом уехали с узелком, из которого ручки с вензелями торчали. Маленьким, но увесистым. И я остался в городе-герое Москва в ужасной прострации.

— Это когда я ваш буфет старинный на грузовик грузил с целью в ломбард свезти и ещё два дня гулять? Ну так бы и говорили! Это же совсем другой случай, особый: я как увидел, что вы опять водку в кальян льёте, сразу смекнул: дело плохо, нужно Березину помочь с наличкой, да вот и буфет поблизости не очень старый ещё.

— Слушайте, вы перестанете, наконец, путать кальян и графин?! Нет, я понимаю, вы большой человек, академик, целой Кунсткамерой заведуете — и когда проходите в залы, все уродцы в банках просыпаются, хлопают глазами и честь вам отдают. С пониманием также про подъезды и парадные, поребрики там всякие. Но мы, москвичи, пьём водку из графинчиков, и это графин, а не кальян.

— А, так это у вас графин такой — со шлангом и дым идет? Ну, Москва! Ну, столица нашей краснознаменной родины! Придумают же!

— Это всё у вас от пива и пахитосок. Эко придумали! Дым идёт… А шланг — это от клизмы. Но я думал, что вы не хотите об этом вспоминать.

— Вы и горазды в Москве-то! Шланг от клизмы к графинчику приделать! А пива в вашем доме вовсе не дождешься, хоть головой о холодильник бейся.

— Да нет, графинчик был сначала, а моя дружеская помощь потом. Правда, затем вы снова захотели графинчик, но я пресёк. Вам пришлось ограничиться пивом.

Диалог DCCCLVIII

— Про людей, на самом-то деле, совсем плохо понимаю, и кванторы в таких вопросах расставлять боюсь.

— Да кванторы-то расставлять можно. Кроме одного — квантора всеобщности.

— Или квоту — не больше трех «A» перевернутых в год.

— Три — много.

— Гуманистическая традиция обязывает.

— Это вы прекратите. Гуманизм развращает, а последовательный гуманизм развращает абсолютно.

— Вы правы, на самом деле — я подумал о женщинах. И сердце мое дрогнуло.

— Вот видите?! Это всё прогресс и технологии.

Диалог DCCCLIX

— Гульд — гений, да. Стул у него, кстати, скрипел.

— Ага, стул этот разваливался прямо на сцене, но, тем не менее, ни один другой его не устраивал. — За остальное не скажу, но у Губайдулиной и в жизни такой же взгляд.

— При этом она, как мне кажется, исключительно красива на сцене.

— А я и не говорю, что она некрасива. Я её в Германии видел — давно уж.

— К нам сюда она приезжала — с «Офферториумом». Но самое любопытное было выступление её ансамбля импровизации. Вот где шаманизм обнаружился.

Диалог DCCCLX

— Надеюсь, Вы оценили мои попытки произвести на Вас впечатление?

— А то ж! Произвели — и я посразился.

— Прослезились, поразились или чего ещё похуже.

— Именно. И даже круче. Ну спасибо. А я-то старалась вам понравиться…

— Круче, я же говорю — круче. Вы перестарались.

— Я перестаю себе нравиться, столь остервенело Вас преследуя.

— Это тут совершенно ни при чём. В случае с Моцартом и Сальери нет никакого противопоставления.

— Да ну? А как насчет таланта и посредственности?

— Вы не попадаете в такт — ваши фразы уже «не в тон» имеют слишком мало связи с моими предыдущими — вы мажете по шарику?

— Крученные не ловите?

— Нечем. Почему тогда эти понятия разные? Почему, кстати, вы всё время вспоминаете Алладина?

— Он специалист по трению.

— Да и я могу только про секс. Я узкопрофильный джинн.

— А где ваш осветительный прибор, который полагается потереть?

Диалог DCCCLXI

— Ах, оставьте!

— Давно всё оставил. Всё лежит на берегу Леты, а я стою в ней без трусов. Там — по колено.

— Ну так, ванны-то у вас нету. Помоетесь теперь.

— Может унести прочь. Меня все забудут, да и вещи пропадут.

Диалог DCCCLXII

— Утонувший на стремнине Ангары Александр Вампилов написал пьесы не про что. Особенно «Прошлым летом в Чулимске». Или там «Двадцать минут с ангелом». Как он это умеет? Вы помните «Прошлым летом в Чулимске»? Досточку у забора все ломают, а героиня её ставит. Каждый раз.

И происходит чудо.

Наверное, про это он и написал: досточку ставить надо

— Вампилов утонул на Байкале — это очень далеко от Ангары. И образ этой доски сложен: там то и дело их две выносят, а то и три. Эти доски в палисаднике мешают людям ходить напрямки: с одной стороны сила порядка, а с другой стороны человеческое неудобство.

И непонятно, кто прав.

Тут ведь как с новыми дорожками: если они неудобно пооложены, то радости в их совершенной геометрии никакой. Народ все равно будет бегать к автобусу наискосок и проложит свой путь через газон. И заметь, героине вампиловской пьесы, что латает забор досками, говорят: «Вы доски-то гвоздями прибейте». А она отвечает, что прибивала, но тогда их ломают пополам.

Диалог DCCCLXIII