Диалоги. Извините, если кого обидел.

— А то и Кампанелла. Он и прочие утописты как раз и придумали отправлять детей в интернаты. Психология семейной жизни его и точно не интересовала. Так почему ж его ты за это не шпыняешь, а современных фантастов (не всех) шпыняешь? Ну, неинтересно им это. И твои прихоти они исполнять не обязаны. Вообще, непродуктивно ругать за то, чего в текстах нет. А что «Битва космических пауков»? Не читали бы «Битву», никто б её не издавал. А может, тебе наши читатели не нравятся? Но тут уж придется.

— Ты же помнишь, что для меня «фантасты» — те, кто сами себя так называют, а (в данном случае Горалик и Кузнецов — вовсе нет). Достоверных сведений о членстве в Союзе фантастов Гильгамеша и Кампанеллы я не имею. Поэтому и современных фантастов я не шпыняю. Я ведь как энтомолог: гляжу — может ли эта гусеничка летать? Не может? Оказывается, что не может. Зато исправно ползает — ну, рождёна она ползать. Ну, там рассуждаю — получится ли бабочка? Кажется, никаких причин для появления нет. Какая может быть продуктивность у энтомолога? Он именно описывает, что не может быть в текстах определённого рода. Ну, а ваши читатели мне не нравятся — что есть, то есть. Терплю пока с Божьей помощью.

— Да нет, странная у тебя энтомология. Ты ж к бедным гусеничкам пристаешь, прямо криком кричишь: «Почему не летаете?! Летать, я сказал!» Ты не энтомолог, ты дрессировщик гусениц. Правда, те плохо поддаются дрессировке, факт. А настоящий энтомолог ползающих, плавающих и летающих ценит одинаково: все твари Божьи.

— Ну, ты перепутал нищего, что устраивается в горьковской ночлежке («Лука. Мне — всё равно! Я и жуликов уважаю, по-моему, ни одна блоха — не плоха: все — чёрненькие, все — прыгают… так-то. Где тут, милая, приспособиться мне?») с «настоящим энтомологом». Нет-нет, я не против того, чтобы ты возлюбил нищих, но не нужно их называть этим иностранным словом. Идём далее — какой прок мне стать повелителем мух. Мухи — отдельно, котлеты отдельно, а я и вовсе сам по себе. Кричать на гусениц и вовсе бессмысленно — можно только шептать, мозоля веко микроскопом: Эко! Крылышки есть — а рудиментарные!

— Знамо дело, какой прок: хоть и мух, да повелитель. Против горьковского Луки я, кстати, ничего не имею, но говорил я о другом: неслыханно, чтобы ботаник упрекал хмель за то, что он не вяз. Неслыханно, чтобы физик потешался над нейтрино: мол, мелка больно. И так далее. А если где начинаются эмоции, все понятно: нет в том научного интереса, ревность одна.

— Так где упрёки? Они вовсе с другой стороны: я докладываю обществу Наблюдение, обтирая руки о белый халат, но слышу, что гусеницы возвысили голос:

— Как это не политкорректно! Как можно говорить, что мы не умеем летать?! Сказали б, что мы летаем альтернативно! Вы вложили в вашу фразу столько эмоций, что это просто «пива не-е-е-ет!». Мне остаётся отвечать, что я не особенно ожидал наличия этого качества. Ну, крылья, ну — рудиментарные. Никаких эмоций.

— У тебя эмоции на эмоциях сидят и эмоциями же погоняют.

— Не веришь мне? Напрасно. Со стороны виднее.

— Верю-верю. Оттого даже несколько встревожился за тебя.

Диалог CMXX

— Ты погоди судить этот новый сборник фантастов по вёрстке. Там, кажется, выпало предисловие.

— А что мне это предисловие? Я же видела две предыдущих книги. Там были какие-то рудиментарные предисловия, ничего не сообщающие, но напыщенные, как тост на юбилее. Пишет твоя составительница темно и вяло, а если она и говорит, что мне нужна специальная подготовка, для того чтобы её понять, то мне очень вас всех жаль. Тебя — больше. Можно ещё посоветовать на шкаф влезть и голову вытянуть — чтобы что-то увидеть в окне. Нет, ты и твои друзья участвуете в трэшевом сборнике. У него трэшевая обложка, трэшевый состав, и трэшевый стиль. Я скажу, что ты сам сказать боишься или не хочешь. Все это следствие очень простой ситуации: несколько просто плохо пишущих писателей отправились в Крестовый поход против очень плохо пишущих писателей. И я была на стороне просто плохо пишущих, пока их не оставляет чувство юмора, а чувство юмора их, увы, всё чаще оставляет. Они относятся к себе совершенно серьёзно, но для серьёзной работы нужно делать книги одну за другой, лучше и лучше, а в данном случае я получила улучшенный вариант твоего приятеля этого… с красным лицом, который тоже там что-то составляет. Ну, сборник. Ну, вышел. Три года выходил.

Что ты мне говоришь про искусство собирания сборников? Перед нами нормальное рядовое явление — книжка из бумаги с черепами на обложке.

— Дались тебе эти черепа. Вон у Гумилёва в книжке про бурятскую живопись тоже черепа на обложке. Потом это не совсем «плохо пишущие писатели». Не скажу про других, но я не считаю себя «плохо пишущим» — что кокетничать? Можно ещё сейчас заговорить о жанровой литературе (я ненавижу этот термин, который все употребляют, но при этом затрудняются объяснить, что это такое).