Диалоги. Извините, если кого обидел.

— Тогда вопрос теряет смысл. Сейчас нет одного Гамбургского цирка — их несколько десятков. Один для жонглёров, другой для канатоходцев, третий для борцов. Нет, я понимаю подвох — если я говорю, что «никто из моих конфидентов не получит Букеровскую премию (ОК, не войдёт в шортлист)» то мне на втором ходу объявляют, что они не конвертируемы. Да, не войдут, но и внутри этой лакуны можно совершенствоваться. Если я называю имя, то оно всё равно будет казаться сомнительным. Ну, да — я не знаю никого (конечно, кроме себя, конечно, конечно), кто из участников сборника мог бы устойчиво стремиться к большой литературе в моём (моём!) понимании. Ну, Клугер, да.

Но что это доказывает? Что у них нет своего читателя? Вовсе нет — есть. Что я заражусь от них нехорошей болезнью? Тоже нет. Даже алкоголизмом не заражусь. Потому что никто из них не заставлял меня проводить какие-то коллективные акции, писать что-то или не писать. На меня обижались, но ведь я таков, что где сядешь, там и слезешь. А главный мой враг — лень, и уменьшить этой беды или увеличить её не может никто, кроме меня самого.

— Самокритичненько. Причём я не буду говорить, что нужно это произнести трижды, в холодную ночь, чтобы выйти к костру.

— А я ни от кого не отрекаюсь. Я там была с моим народом… Ля-ля-ля. Где мой народ ля-ля-ля. А как какие рассказы куда попадают — не ко мне вопрос. Можно сходить на форум к составителю и честно спросить — тем более, пост стёрт. Что его ворошить? Но я признаю, проблема есть — но не в моих конфидентах, а во мне. В лени и распылении сил. В упущенных возможностях, что пеплом стучат мне в сердце. Ленью я замещаю алкоголизм, столь привычный русским писателям, вот в чём дело.

Диалог CMXXI

— Вы делите литературу на ширпотреб и элиту? Ваше определение ширпотреба и элиты. Чем с профессиональной точки зрения плохо одно и хорошо другое?

— Нет. Я делю литературу иначе — на выполняющую свою функцию, и не выполняющую. Лет двадцать уже я сравниваю литературу с едой. Так вот есть фаст-фуд хорошего качества, сертифицированный МакДональд’c в своём праве, в своем праве харизматичный кулинар Сталик. А вот вокзальный ублюдочный пирожок, залитое унылым майонезом горелое мясо права не имеют. Поэтому нет деление на товары широкого потребления (именно так расшифровывается слово «ширпотреб»), а есть деление на вещи, сделанные с Божьей искрой и любовью, и — безответственное отношение к делу, брак в работе, мошенничество.

— Назовите десяток современных (за последние пять лет) авторов, которых вы читаете не потому что надо, а потому что хочется.

— Мне повезло — у меня несколько друзей, которые являются вполне успешными писателями. Оттого список лауреатов премий разбавлен людьми, которых я бы читал и так — Михаил Шишкин, Леонид Юзефович, Андрей Волос — вполне обязательное чтение.

— Есть ли противостояние между фантастикой (и любой другой коммерчески успешной литературой) и БЛ (т. е. литературой толстых журналов и литературных премий вроде Букера, Нацбеста, Большая книга и т. д.)? Каковы, на ваш взгляд, причины этого антагонизма?

— Я считаю, что есть противостояние, потому что фантастика — что твой КСП. Она долго жила в своём гетто-заповеднике. Причём сначала колючая проволока (как это бывает на зоне) была загнута внутрь — чтобы не вылезали, а потом (как это бывало на оборонных заводах) — загнута вовне — чтобы не залезали. Одной из причин этого антагонизма является абсолютно рядовая, не впервые реализованная модель заключённого, что не хочет выходить из тюрьмы. Тут пайка, уверенность во внутреннем законе и завтрашнем дне — снаружи волчий мир, жестокий и равнодушный. Это как выйти на площадь не для мятежа, а для ленивой оценки на базаре. Причём от этого равнодушия оценщиков молодые фантасты чувствуют ещё большую жестокость мира.

Фантасты, кстати, придумали какое-то особое значение дурацкому слову «мейнстрим». С этим словом (которое, и употребление которого я ненавижу — хуже только слово «интеллигенция») надо разбираться языком прокламаций: «Пидорасы, куда вы нас тащите!». Можно написать энциклопедию пониманий этого слова, а можно просто призвать отказаться от его употребления. Оно заражено каким-то мозговым гриппом.

Писатели-фонтаны (с) потырили это слово из иностранного языка для обозначения успешной литературы вне гетто. Они и сами бы хотели стать в компании с успешной литературной, чтобы Пелевин им сказал: «Мы с вами одной крови — вы и я». Но Пелевин говорил: «Пионэры, идите в жопу». (Оттуда и появилось «э» в слове «мейнстрим»).

Этим словом стали обзываться из-за забора гетто. И никакого больше Главного Смысла у него нету. Но тут есть забавное обстоятельство — то, что писатели-фонтаны называют «Большой литературой» — просто другая часть гетто. Можно прошибить эту стену и оказаться в соседней камере. Потому что нет радости стремиться стать на одну доску с Пелевиным. Лучше быть самим собой — но это почти невозможно.

— Что для вас высшая степень признания литературного труда: тиражи и гонорары, хвалебные отзывы критиков, литературная премия? Свой вариант?