Диалоги. Извините, если кого обидел.

— Думаю, что да. При этом оно же будет являться и предметом еврейской национальной гордости. То же и с кус-кусом. Главное — чтоб кошерно.

— Это кто бы спорил. Но это же не цимес, приговленный евреем, отношение которого к русской кухне мы определяем. Как не крути, цимес не стал «блюдом русской кухни» и «блюдом украинской кухни» он не стал. И белорусской. (Здесь параллель со стихотворением, созданным евреем на идише, скажем). Но, допустим, еврей сделал замечательный плов. Это нормальный повод для гордости всего города Хайфы, но от этого он не становится блюдом еврейской кухни, а остаётся таджикским (скажем) пловом.

— В литературе всё определяется в основном языком. Мне кажется, что было бы интересно выявить эту связь. Ведь может статься, что всякому праязыку соответствовала пракухня. В каждом очаге цивилизации. Вот бы выявить исторические закономерности, проследить, как острота пищи воздействует на остроту языка, как пряности, привезённые в средние века с Востока, изменили стилистику европейской литературы, и так далее.

— Тут перевод очень важен. Вот Септуагинту перевели так, что ни один грек её понять не смог. Отсюда всё и покатилось, между прочим.

— Язык — да! Язык — такая штука, которую надо бы поставить в центр кулинарии. Понятно, что свойства пупырышков языка — явление расовое. И особенности кухни должны быть этнически не передаваемы. Язык, да.

— Расовое, Вы полагаете? И почему должны быть не предаваемы этнически?

— Мне как-то рассказывали, что у китайцев глаз устроен иначе, чем у европейцев. Не разрез глаз, а именно устройство глазного яблока. И врачи европейцы ещё полгода стажируются, чтобы прооперировать китайский глаз. А что чувствуют китайцы, которые кладут на язык китайский кисло-сладкий соус — мы не узнаем никогда, и никакой перевод рассказа не поможет. Это как с алкогольдегидрогиназой — химизм в организме чукчи другой, нежели чем у русского, и его ощущения совсем не похожи на то, что чувствует испанец от вина, а русский от водки.

Диалог CMLI

— Мир делится на…

— Нихуя, мир не делится.

Диалог CMLII

— Журнал «Фрейд. Загляни за целлофан».

— Доктор, остановимся просто на фобии, а приставки к ней будем менять, как шляпки или платья.

— Знали бы вы, под каким подозрением «Репка»!

— Не рассказывайте, пожалуйста.

— Надеюсь, поганцу Фрейду досталась сковородка погорячее, а рядом стоит чёрт и дудит в дуду: а не соблазняй нищих духом! Помни бритву Оккама и не разводи сущностей! Посрамихом! Посрамихом!

Диалог CMLIII

— Однажды в некоей социальной сети возник поиск не только по сообщениям, но и по комментариям к ним. Случилось это всё символично — в ночь Хэллоуина. У моего любимого турецкого писателя Азиза Несина есть такой короткий рассказ: всё население города слышит по радио новость об удивительном изобретении. Сообщается, что нашли способ восстанавливать изображения из зеркал — всё то, что многие года в них отражалось. Светские львицы радуются возможности заглянуть в прошлое: «Какая прелесть! Я опять увижу себя такой, какой была двадцать лет назад!», мужчины подкручивают усы, улыбаясь воспоминаниям. Потом эйфория стихает, и какая-то женщина уже нервно комкает платочек «Сперва с одним его шофёром, потом с другим его шофёром… И всё в гостиной, перед зеркалом…» Ну, и, натурально, ночью город полон битого зеркального стекла. Хозяин фабрики зеркал, оплативший эту новость за один день стал миллионером. Тут вот что я расскажу: я однажды увидел сон, в котором участвовал мой знакомец. Он в этом сне издал мою выстраданную научную статью под фамилией своего спонсора — из каких-то мучительных жизненных соображений. Я узнал об этом последним и последними словами ругался во сне. Спустя года два после этого он прочитал запись сна в Живом Журнале и указал мне на дверь. И то дело — хочешь откровенности, так готовься получить пиздюлей. Какая же откровенность без пиздюлей? Это как быть художником-провокатором и обижаться, что тебе засветили в ухо. Вот я это к чему — а сейчас айда серфить, — кричу я как полоумный Фердыщенко. «Пти-жё, пти-жё»!

Лучшие друзья отнеслись снисходительно к тебе в чужом журнале: «Ну, да, мудаковат он, так безобиден», муж назначил пригожей девке свиданку, тебя лично договорились не приглашать на день рождения. На всех хватит. Я-то уже узнал много о себе нового. Да и вы обо мне узнаете. Понятно, что «наивны наши тайны, секретики стары». У всякого есть какие-нибудь злопыхатели — у всех есть, всех можно подловить на неловком слове.

Я как-то писал о таком нравственном компромиссе, когда ты стоишь в курилке, и твои друзья говорят про отсутствующего, что он — козёл. И ты, хоть так и не говоришь, не выходишь, не хлопаешь дверью, не кричишь: «Нет, он светоч добра!», а, чтобы не поругаться, говоришь примирительно: «Ну, козёл, но смешной». Приятно ли было бы отсутствующему это услышать?