В обыденной жизни это колебание воздуха исчезает, его гасят стены и ветер. В обыденной жизни письмо с обидной фразой надо где-то достать, похитить, вскрыть. А Сеть даёт нам возможность в три клика всё это увидеть. И всё это будет сейчас с хрустом вламываться в жизнь людей.
— Я вот честно могу сказать, что я «этический фрик» и я готова принять всю ответственность за сказанное в сети. Кстати, здесь, в Америке уже были прецеденты с поисками по блогам работодателями перед наймом молодых людей. Многих не брали — они чего там только не писали и какие фотографии не вывешивали в общем доступе. Я поэтому с сыном старшим очень много серьезных бесед на эту тему провела… Так что он ники свои меняет каждые несколько месяцев.
— У меня та же история — поэтому-то я и рассказал историю про сон. Мне она кажется символической, как та теологическая максима о том, что, согрешив во сне, ты всё равно согрешил. Но в смысле профессии у меня риски небольшие — вот если бы я политикой занимался, тогда да. Мне профессия не позволяет оглядываться на наказание (хотя я считаю, что оно должно быть). Испуганный сочинитель — это потеря квалификации.
Если я буду везде искать, смотреть, не обидится ли кто, то а) всё равно окажется, что кто-то сказал это до тебя и кто-то обидится, и б) ничего не сочинишь. Если я буду везде искать, смотреть, не обидится ли кто, то а) всё равно окажется, что кто-то сказал это до тебя, и кто-то обидится, и б) ничего не сочинишь.
У меня нет анонимных тайн в биографии. Мне как-то пришлось придумать псевдоним в «Независимой газете» — потому что я был пишущий редактор, и нужно было заливать одну полосу за другой. Но гонорары там были нищенские, писать никто не хотел, а я писал в газету как в Живой Журнал — сам, быстро и споро. А по правилам, на одной полосе не должно было быть несколько раз одной и той же фамилии — вот и всё.
Что касается чужой анонимности, то трудно со стороны представить, как я страхуюсь. Через меня проходят десятки историй каждый день, а по складу мировосприятия я тяготею к бытописательству. Поэтому я как фотограф, который может случайно заснять двух пожилых любовников и разрушить их семьи.
— А вот каким путем через тебя проходят десятки историй каждый день? Какой образ жизни для этого требуется?
— Сравнительная неподвижность. Но дело не в образе жизни, дело в отношении к людям. Я всё меньше и меньше испытываю эмоции сопереживания — как врач, который делает своё дело, и чем лучше он его делает, тем меньше в нём боли — боль остаётся родственникам больного. Я думаю, что это верно в принципе, независимо от профессии, хотя, конечно, если профессия публичная — последствия страшнее.
— Меня лично интересует феномен множественных персон. Такая виртуальная шизофрения. Это особенно становится заметно, когда я пытаюсь объяснить, например, 75-летнему дедушке или бабушке, что если они заводят себе почтовый ящик на Интернете — им необязательно использовать свое настоящее имя… У большинства случается страшный когнитивный диссонанс. Тем больше я уважаю тех, кто не размножается виртуально и восхищаюсь творческим потенциалом тех, кто это делает с размахом и выдумкой. Я как-то думал завести себе виртуала. Но оказалось, что это удивительно трудно — тратится очень много сил: я и бросил. Хотя, казалось бы, привык придумывать сюжет и психологию героев, etc.
Я — писатель фактически рассказывающий истории про себя. Я отвечаю собой. Вот надо бы издать Диалоги из Живого Журнала — только перепишу все реплики собеседников, чтобы никто не придрался. Сам сдам себя публике со всеми потроха… со всеми комментариями. Но тут иная сторона — есть масса обстоятельств, которые мы не видим: ведь неприятности от результатов гугления давно возникают у людей — сажают, уголовка там всякая, на работу не берут, стюардессу какую-то уволили… Просто мы имеем дело с атомизацией высказывания. Нет, электрон так же неисчерпаем как и атом и проч., и проч. Наступление на приватность будет продолжаться и дальше — просто сегодня русская блогосфера сделала широкий шаг.
Другое дело, что «В час, когда рушится всё, наступает великое время философии», как писал Хайдеггер. Приватность не рушится, её раз в сезон сбрасывают, как кожу. Когда-то люди уезжали в соседний город, чтобы начать новую жизнь, и тогда это срабатывало. Теперь же шкафы для скелетов устаревают быстрее, чем популярные марки автомобилей.