Диана Гэблдон. Дыхание снега и пепла, т.2

Я могла бы, и без сомнения мне бы разрешили, извиниться и пойти посмотреть, как там миссис Мартин. Если бы я могла избежать сопровождения, у меня было бы несколько мгновений свободы для того, чтобы кинуться к ближайшему выходу. Однако до сих пор каждая дверь, которую я видела, охранялась. В губернаторском дворце, увы, имелся также очень хорошо укомплектованный шкаф с целебными растениями. Трудно изобрести потребность в чем-либо от аптекаря, да и то вряд ли мне позволят пойти одной.

Дождаться ночи кажется лучшим вариантом; по крайней мере, если я выберусь из дворца, пройдет несколько часов, пока меня хватятся. Но если меня снова запрут …

Я перебирала один неудовлетворительный план за другим и очень сильно старалась не представлять тело Джейми, раскачивающееся на ветке в какой-нибудь лощине. Кристи дал мне слово, и я цеплялась за него, потому что ничего другого не оставалось.

Уэбб и губернатор негромко разговаривали, но говорили они о вещах, о которых я по большей части не имела понятия, и их разговор накатывал на меня, как шум моря, бессмысленный и успокаивающий. Через некоторое время Уэбб подошел ко мне и уселся рядом, чтобы указывать: кому направлять письма для отправки. Я подумала было спросить, почему он сам не протянул руку помощи в этой чрезвычайной ситуации, но потом увидела его руки - обе были сильно искривлены артритом.

- Вы пишите очень хорошо, миссис Фрейзер, - распрямился он и улыбнулся мне короткой холодной улыбкой. – Жаль, что вы мошенница, а не убийца.

- Почему? – удивилась я.

- Ну, вы ведь грамотная, - удивился он моему удивлению. – При обвинении в убийстве вы можете прибегнуть к милости церкви, и тогда вы отделаетесь публичной поркой и клеймом на лице. Подлог документов, однако, - он покачал головой и поджал губы, - преступление, караемое смертной казнью. Помилование невозможно. Если вас признают виновной в подделке документов, миссис Фрейзер, боюсь, вас повесят.

Мое чувство благодарности к Сэйди Фергюсон претерпело переоценку.

- Действительно, - сказала я холодно, как смогла, хотя мое сердце готово было выпрыгнуть из груди. – Ну, будем надеяться, что правосудие свершится, и я буду освобождена.

Он произвел задушенный звук, которой я приняла за смешок.

- Разумеется. Хотя бы ради губернатора.

После этого мы молча возобновили работу. Позолоченные часы пробили полдень, и, словно призванный этим звуком, появился слуга, по-видимому, дворецкий, который спросил примет ли губернатор делегацию граждан.

Губернатор слегка поджал губы, но кивнул, соглашаясь. Вошли шесть или семь мужчин, одетых в свои лучшие одежды, но скорее мелкие лавочники, чем купцы и законники. Я никого не знала, слава богу.

- Мы пришли, сэр, - произнес один, представившийся как Джордж Герберт, - узнать с какой целью были установлены пушки.

Уэбб, сидящий рядом со мной, напрягся, но губернатор, кажется, был готов к такому вопросу.

- Пушки? – переспросил он с невинным удивлением. – А-а, это делают лафеты. Позже мы, как обычно, устроим салют в честь дня рождения королевы. Однако в ожидании этого события пушки были осмотрены и обнаружено, что древесина кессонов[54] местами сгнила. Стрельба из пушки, конечно, невозможна, пока не будет произведен ремонт. Не желаете ли вы лично осмотреть крепления, сэр?

Он наполовину поднялся, словно собирался лично проводить их на место, но говорил с такой ноткой иронии, что они покраснели и отказались.

Стороны еще несколько раз обменялись любезностями, и делегация удалилась с не меньшими подозрениями, чем явилась сюда. Уэбб прикрыл глаза и выдохнул с облегчением.

- Черт их побери, - произнес губернатор очень тихо. Не думаю, чтобы это замечание предназначалось для чьего-либо слуха, и я сделала вид, что ничего не слышала, занятая бумагами.

Уэбб встал и подошел к окну, выходящему на лужайку, по-видимому, чтобы убедиться, что пушки на месте. Слегка отклонившись вбок, я тоже смогла посмотреть в окно. Шесть пушек были сняты с их лафетов и теперь лежали на траве, как безобидные бронзовые бревна.

Из последующего разговора, приправленного резкими замечаниями о бунтующих собаках, которые имели наглость задавать вопрос королевскому губернатору, как если бы он был чистильщиком сапог - ей-богу! - я поняла, что на самом деле стволы были сняты из-за небезосновательного опасения, что горожане могут захватить пушки и обратить против дворца.

Слушая эти разговоры, я начала понимать, что все зашло дальше и развивалось быстрее, чем я ожидала. Была середина июля 1775 года, почти год до того, как более проработанная версия Мекленбергской декларации превратится в официальную декларацию независимости объединенных колоний. И все же сейчас королевский губернатор явно опасался открытого восстания.

Если наше путешествие из Риджа не давало мне основания полагать, что война уже близко, день в губернаторском дворце не оставил в этом сомнений.