Диана Гэблдон. Дыхание снега и пепла, т.2

- А что ты думал? – спросила она. – Ровенно, ты сказал? – Когда возбуждение при виде скелета мамонта спало, она вспомнила о цели их похода. – Иэн, ты говорил, что хочешь показать нечто, связанное с твоей женой. Это оно? – она кивнула в сторону скалы.

Он не ответил, а откинув голову, уставился на гигантские бивни.

- Я слышал истории. У могавков, я имею в виду. В них говорилось о странных существах, которых иногда обнаруживали во время охоты. Духи, запертые в скалы, и как они оказались там. В результате злых дел, по большей части. И я подумал, если это так …

Он замолчал и повернулся к ней с серьезным видом.

- Я хочу, чтобы ты сказала, так это или нет. Потому что, если так, то я думал неверно.

- Нет, - успокоила она его. - Но о чем ты думал?

- О боге, - ответил он, снова удивив ее. Он облизал губы, не решаясь продолжать.

- Yeksa’a, дитя. Я не крестил ее, - сказал он. – Я не мог. Или я мог, ведь можно крестить ребенка самому, если нет священника. Но у меня не хватило смелости. Я … никогда не видел ее. Они уже завернули ее … Им бы не понравилось, если бы я … - его голос затих.

- Yeksa’a, - произнесла она тихо. – Это имя … твоей дочери?

Он отрицательно покачал головой, искривив рот.

- Это означает «маленькая девочка». Кахиен-кехака не дают имена детям при рождении. Позже, если … - его голос сорвался, и он кашлянул, прочищая горло. – Если дитя выживет. И им никогда не придет в голову назвать не рожденное дитя.

- Но ты назвал? – спросила она мягко.

Он поднял голову и выдохнул с влажным звуком, словно со свежей раны сдернули повязку.

- Изобель, - сказал он, и она поняла, что он произнес имя вслух в первый и, может быть, в последний раз. – Если бы был сын, я звал бы его Джейми. – Он взглянул на нее с тенью улыбки в глазах. – Только про себя.

Он длинно выдохнул и, сгорбившись, положил голову на колени.

- Я думаю, - произнес он спустя некоторое время слишком спокойным голосом, - это из-за меня, да?

- Иэн! Ты думаешь, что виноват в смерти ребенка? Каким образом?

- Я оставил, - сказал он, выпрямляясь. – Отвернулся. Перестал быть христианином, шотландцем. Они посадили меня в ручей и терли песком, чтобы смыть белую кровь. Они дали мне имя, Okwaho’kenha, и сказали, что я теперь могавк. Но в действительности, это было не так.

Он снова глубоко вздохнул; она положила руку на его спину, чувствуя выступы позвоночника сквозь кожаную рубашку. Он совсем мало ест, подумала она.

- Но я также не был тем, кем был прежде, - продолжил он таким же тоном. – Я пытался быть тем, кем они хотели. Я перестал молиться Богу, Святой деве; я слушал, что мне рассказывала Эмили о ее богах и духах, обитающих в деревьях, и других. И когда я ходил в парилку с мужчинами или сидел возле очага и слушал истории … эти боги и духи казались мне такими же настоящими, как Христос и христианские святые.

Он повернул голову и взглянул на нее с немного вызывающим видом.

- «Я Господь, Бог твой, - произнес он. - Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим.»[7] Но я нарушил эту заповедь, да? Это смертный грех, не так ли?

Ей хотелось сказать – нет. Конечно, нет. Или трусливо заявить, что она не священник, чтобы решать такие вопросы. Но ничего из этого его бы не устроило. Он не искал утешения, и малодушный отказ от ответственности не поможет ему.

Она потянула воздух и выдохнула. Прошло много времени с тех пор, как она заучивала Балтиморский катехизис[8], но это не то, что можно легко забыть.

- Условия смертного греха таковы, - сказала она, цитируя по памяти. – Первое, это проступок, который касается существенных вопросов, и второе, который, помимо этого, был совершен с полным сознанием и с полным согласием.

Он внимательно смотрел на нее.

- Да, это неправильно, и я знал это. Особенно … - его лицо потемнело, и она задала себе вопрос, о чем же он вспомнил.

- Но … как я могу служить Богу, который забрал дитя за грехи его отца? – он посмотрел на скалу, где лежали останки мамонта, застывшие во времени. – Или быть может, это они? Не мой Бог, а духи ирокезов? Может, они знали, что я не стал в действительности могавкам, что часть меня не принадлежала им?

Он снова взглянул на нее с серьезным видом.

- Боги ревнивы, не так ли?

- Иэн … - она беспомощно сглотнула, но нужно было что-то сказать.

- Что ты сделал или не сделал, в этом не было ничего плохого, - сказала она твердо. – Твоя дочь … она наполовину могавк. И ничего плохого в том, что она была похоронена по обычаям своей матери. Твоя жена, Эмили, сильно бы расстроилась, если бы ты настоял на крещение дочери?

- Может быть. Но … - он закрыл глаза, сильно сжав кулаки на коленях. – Тогда где она сейчас? – прошептал он, и она увидела дрожащие слезинки на его ресницах. – Другие … они не родились, и Бог принял их к себе. Но Изобель … ей не место на небесах, да? Я не могу вынести мысль, что она … она может потеряна где-то. Блуждает неприкаянно.

- Иэн …

- Я слышу ее. По ночам, - его дыхание вырывалось глубокими всхлипами. – Я не могу ничего сделать, я не могу найти ее!